Знал ли Сталин о начале великой отечественной войны?

Большинство современных историков приписывают Сталину всевозможные грехи. В частности Иосиф Виссарионович обвиняется в том, что он не знал о начале великой отечественной войны. Но это миф. Сталин знал о готовящейся атаке не только в июне 1941 года, но был в ней уверен и в 1939 году, когда подписывался пакт Молотова и Риббентропа.

Главным аргументом практически всех историков называется записка, которую передал советскому командованию Рихард Зорге. Сам же Зорге был советским разведчиком, действующим в Германии. В учебниках приводится телеграмма, которую тот направил в СССР. В этой телеграмме он предупреждает советское командование о том, что ранним утром 22 июня 1941 года Германия нанесет удар по СССР. Разведчик предупредил, а Сталин проигнорировал. Но существовала ли на самом деле эта телеграмма? Документальных подтверждений нет. Более того, полковник СВР Карпов 16 июня 2001 года на заседании, приуроченном к 60-летию Победы. Заявил, что Рихард Зорге никакой телеграммы не писал. Это очередная попытка фальсификации истории.

Необходимо отметить и книгу, которую написал полковник Захаров. Она называется «Я – истребитель». В этой книге автор описывает, что 18 июня ему был передан приказ, согласно которому он должен был облететь западную границу СССР. Через каждые 30-50 километров Захарова ждал пограничник, который принимал от него сведения. Конечным маршрутом этой поездки Белосток. Вот, что пишет о своем визите в Белосток сам полковник Захаров. «В Белостоке я доложил командующему округом генералу Болдину обо всем увиденном. Доклад произошел сразу же после того, как Болдин подвел итог проводившимся учениям». Нас интересует в этом полете Захарова не только то, что такой полет с такими докладами мог организовать только Сталин и его круг, но и то, что на самой западной границе 18 июня 1941 года только-только закончились учения. А ведь нас убеждают в том, что Сталин запретил любые маневры войск на западной границе, чтобы не дать Гитлеру повода для начала войны. Выходит, что это был еще один миф о Сталине.

Можно с уверенностью говорить о том, что 18 июня Сталин уже точно знал о начале великой отечественной войны и понимал, что счет пошел на часы. Причиной такой уверенности является не только полет Захарова, но и тот факт, что именно 18 июня Сталин направил в Берлин срочное донесение с просьбой принять Молотова для взаимных консультаций. Сталин получил отказ! И это не просто догадка, а реальный факт. Факт, который подробно описан в биографии немецкого начальника генерального штаба Франца Гальдера.

В отношении к Сталину на момент начала войны Хрущев выступил с заявлением, говоря о том, что Сталин 22 июня сказал о том, что это генералы допустили войну и теперь сами должны за нее отвечать. Сам же Сталин якобы отправился на дачу и несколько дней беспробудно пил. Всю эту гадость десятилетиями вдалбливали в головы советских людей. И это была наглая ложь! И эта ложь всплыла после того, как генерал Горьков издал книгу «Кремль. Ставка. Генштаб». В этой книге приводится кремлевский журнал посещений Сталина. Согласно этого журнала 22 июня 1941 году Сталин начал прием в 5-45. Продолжался прием до 16-45. 23 июня прием начался в 3-20 и продолжился до 00-55 уже 24 июня. 24 июня Сталин принимал посетителей 5 часов. 25 июня все 24 часа. 26 июня - 11 часов. 27 июня – 10 часов. Согласно этого же журнала 21 июня 1941 года только в 23-00 из кабинета Сталина вышли Молотов, Берия и Жуков.

Сам же Жуков, равно, как и другие советские генералы, писали в своих биографиях о том, что ночь с 21 на 22 июня 1941 года была уже не мирной. Многие западные войска были в состоянии немедленного перехода к военной опасности. Пограничники западной границы эту ночь встретили в окопах.

В день начала войны вспомним о Рихарде Зорге, который первым и с точностью до дня и часа предупредил о нападении Гитлера на СССР.

Начнем с очевидного, проторенного и пройденного. Именно Зорге в радиосообщении, переданном его радистом Максом Клаузеном, уведомил Центр о дате начала войны. В Москве его информацию восприняли со скепсисом. Самая же первая радиограмма о неизбежной войне с Германией пришла из Токио еще 18 ноября 1940-го. Зорге тогда удалось узнать от спецпосланника Гитлера, заехавшего в Токио, что все приготовления к вторжению в Британию - чистейшая фикция. Германия не собирается воевать на два фронта. Фюрер решил бросить основные силы на уничтожение России.

Прошло немногим больше месяца, и Зорге передает конкретное уточнение: "На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер собирается оккупировать территорию Советского Союза по линии Харьков - Москва - Ленинград". А все дивизии, которые демонстрируют, всего лишь демонстрируют, намерения вторгнуться на остров, не достигают полной численности. Часть солдат и техники уже переброшены на восток.

Хотя Сталин постоянно читал донесения Зорге, разведчика он недолюбливал. То, что сообщал Рамзай, никак не вязалось с его собственными представлениями. Вождь был уверен, что Гитлер, заключивший пакт о ненападении, не решится перечить ему, вождю народов, Сталину. Глубочайший стратегический просчет, вызванный самоуверенностью, явной недооценкой силы противника.

А тут какой-то резидентишка раз за разом передает телеграммы, от которых трясет всю разведку.

Но Зорге был абсолютно уверен в источниках своей информации. Среди них - посол Германии в Японии Отт, военный и морской атташе и постоянно наезжавшие из Берлина в Токио высокопоставленные эмиссары. Конечно, немцы, как и требовали законы разведки, постоянно блефовали, подбрасывали через своих военных разведчиков сведения то о различных датах начала военных действий, то вообще отрицая любые намерения Гитлера о нападении на СССР. Да и время шло, планы Гитлера менялись. И Зорге, не поддаваясь на дезинформацию, отсекая все подброшенное, неправдоподобное, следя из Японии за каждым сделанным в Рейхе шагом, держал Москву в курсе событий.

В марте 1941, после задушевной беседы с новым атташе ВМС Германии, Зорге дает знать: фашисты могут начать войну сразу же после победы над Англией.

11 апреля - новый сигнал о том, что немецкий Генеральный штаб завершил подготовку. И в этом же месяце - подтверждение, с описанием действий близких к Гитлеру генералов.

Вскоре Зорге навел посла Отта на мысль осведомиться у Риббентропа о стратегических планах Германии - в интересах проведения более решительной политической линии в переговорах с Японией. Ответ был конкретен - война с СССР начнется в мае.

Затем, когда обстановка около действительно туманного Альбиона меняется, в начале мая посол Отт в конфиденциальной беседе информирует своего верного помощника и фактически пресс-атташе, такова уже официальная степень доверия, что германские войска могут перейти советскую границу в конце этого месяца. Впрочем, следует оговорка, которую обвиняющие "Рамзая" в дезинформации сознательно опускают: в том же донесении подчеркивается, что есть вероятность переноса срока нападения на будущий год. И эти "временные допуски", подчеркивает Зорге, исходят не от его посольского окружения, а от тех, кто вершит дела в столице Рейха.

Так, он передает в Москву, что план нападения на СССР генерала Маркса, всего лишь однофамильца, отвергнут Гитлером после тщательного и всестороннего изучения. Окружение фюрера было довольно: "Маркс - и на Москву? Только этого нам не хватало".

Зорге знал обо всех фашистских планах, мало-мальски связанных с Россией. Это как раз и делает честь разведчику. Он постоянно в курсе меняющихся событий, отслеживает все нюансы чужих намерений.

И 19 мая Зорге посылает тревожнейшую информацию о девяти армиях из 150 немецких дивизиях, сосредоточенных на польской границе. Данные получены в конфиденциальной беседе со специальным посланником из Берлина Нидамайером.

30 мая - еще одна радиограмма.В ней прямая ссылка на Отта, утверждающего, что война с Советским Союзом начнется во второй половине июня. И, когда эта дата проходит, на Зорге из Москвы сыплются упреки в паникерстве.

Но он не боится гнуть свое, то, в чем абсолютно уверен. Рихард не из конъюктурщиков, ублажающих и убаюкивающих Сталина.

Зорге дает и собственный комментарий, но какой: посол в стране оси Берлин - Рим - Токио уверен в точности своего прогноза на 95 процентов. При этом ссылается на Риббентропа, который заверяет Отта, что нападение на СССР - вопрос решенный. В разведке, да и не только, такая ссылка на высокопоставленного источника обозначает огромную достоверность сообщения.

Затем, через день, в подтверждение переданного, приводится разговор с приятелем, военным атташе посольства Германии в Японии Шоллом: "Следует ожидать со стороны немцев фланговых и обходных маневров и стремления окружать и изолировать отдельные группы, - сообщал Зорге. - Война начнется 22 июня 1941-го". Рамзай также передает слова Шолла, что военные действия могут начаться и двумя днями позже. Сначала вторжение, а затем - объявление войны. Наступление по всему фронту, главные направления - Москва и Ленинград.

Вносит свою важнейшую лепту и помощник японского премьера, многолетний соратник Зорге - Одзаки. Посол Японии в Германии был вызван к Гитлеру. Фюрер уведомил его: мы нападем на Россию 22 июня без объявления войны. Чтобы сообщить об этом Зорге как можно быстрее, осторожный советник принца Коноэ нарушает все правила конспирации. Всю ночь он простаивает около дома Зорге, ожидая Рихарда. Полиция не может не заметить странного поведения высокопоставленного сановника. И Зорге понимает, что его группа на грани провала. Под любыми предлогами надо бежать из страны. Но разве можно подвести Родину? Кто сообщит ей важнейшую информацию, если не его, Рамзая, люди?

И 15 июня радист Макс Клаузен высылает еще одно грозное предупреждение: "Повторяю: 9 армий и 150 немецких дивизий совершат нападение на советскую границу 22 июня! Рамзай".

Порой радиограммы настолько длинны, что Клаузен передает их частями. Но все равно засечь радиопередатчик при столь длительной работе не составляет труда. Почти девять лет регулярно посылал он радиограммы в Центр. Потом Клаузен подсчитал - в среднем отправлялось по два сообщения в день. А накануне 22-го июня 1941-го группа "Рамзай" идет ва-банк.

20 июня Зорге, прямо указав источник - посол Германии Отт, - даже позволил себе в радиограмме излишнюю эмоциональность: "Через два дня начнется война между СССР и Германией. Она неизбежна". Как правило, такие выводы Центром никогда не приветствуются. Долг разведчика - добывать информацию и сообщать. А выводы - за московским начальством.

Сразу после нападения Рамзай передает в Москву: "Выражаем наши наилучшие пожелания на трудные времена. Мы все здесь будем упорно выполнять нашу работу".

В этих сообщениях - все абсолютно точно. Кроме одного. Резидент больше не имел права подписываться собственным многолетним оперативным псевдонимом "Рамзай". Центр, крайне недовольный работой Зорге, в виде своеобразного наказания сменил полюбившееся Рихарду имя на безликое "Инсон". Ведь не зря Сталин продемонстрировал недоверие Зорге и его группе начальнику Разведуправления Красной Армии генералу Голикову, решившемуся потревожить спокойствие вождя щемящим душу докладом. На донесение от 31-го мая последовало сталинское, как у Константина Сергеевича Станиславского: "Не верю". А сообщение, переданное с огромным риском радистом Максом Клаузеном за пять дней до войны, вызвало вспышку гнева: "Паникер!"

Ну, а уж после высказываний вождя все сошки рангом поменьше решительно заклеймили Зорге если не предателем, то двойным агентом. Еще до этого финансирование токийской резидентуры сократили до минимума. Жили в основном на деньги Рихарда, зарабатываемые журналистикой, и его радиста Клаузена - удачливого коммерсанта. В Центр полетела радиограмма от группы "Рамзая" с просьбой переводить значительную часть их зарплаты в Фонд борьбы с фашизмом.

Радиограммы Зорге, в отличие от многих других разведывательных донесений, не канули в вечность и не были уничтожены, сожжены. Они аккуратно хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории. Вместе с ними резолюция Сталина, подлинность которой почему-то оспаривают его последователи и сторонники. Но она, сделанная синим карандашом, есть, существует, хотя действительно шокирует отталкивающей грубостью. Сделана после того, как нарком государственной безопасности Меркулов все же решился положить на стол Иосифу Виссарионовичу сводки множества донесений закордонных разведчиков, в которых те криком кричали о скорой войне. Самыми точными, аргументированными, повторяющимися были донесения Рамзая из Токио. Уломала Меркулова совершить этот смелый, если не рисковый шаг, разведчица Зоя Рыбкина, она же будущая знаменитая детская писательница Воскресенская. Присутствовал при докладе и новый начальник внешней разведки Фитин. Видя, что нарком не решается ознакомить Сталина с донесениями, которым вождь не хотел верить, Зоя Ивановна использовала последний, убедивший Меркулова аргумент. А что будет, если война все-таки начнется в третьей декаде июня? С кого спросят? Именно этот, слегка шкурный довод, а не забота о судьбе Родины, заставил Меркулова дрогнуть и решиться. Увы, и этот шаг оказался бесполезным.

Вспомнил ли вождь о предупреждениях Зорге и других, когда в 3 часа 15 минут 22 июня Георгий Жуков позвонил ему на ближнюю дачу в Кунцево и сообщил: немцы бомбят советские города? Вряд ли. Рвать волосы на голове было поздно.

Сталин искренне, и в это никак не хотят поверить исследователи, полагал, что если он уже назначил главным врагом СССР проклятого британца Черчилля, то так и должно быть. Подвел культ. Слишком привык, что его слово - последнее, решающее. Болезненное самомнение не позволяло представить, что Гитлер, "усмиренный" лично им, Сталиным, посмеет наплевать на заключенный пакт о ненападении. Какие сообщения разведки, которую вождь недолюбливал. Он терпеть не мог собственных подчиненных дипломатов и торгпредов, живущих "там", а уж разведчикам всегда доверял мало. Они же общались с иностранцами без всякого контроля. Потому вождь и позволил сначала наркому Ежову, а потом и Берии истребить больше половины кадров закордонной, как тогда говорили, разведки. И если бы Зорге, как ему предлагало начальство в кровавые 1937-1938 годы, вернулся в СССР, ему было бы суждено разделить судьбы сотен коллег по профессии. Но Рихард не вернулся, тихо игнорируя приказы из Москвы. Чем вызывал прямое отторжение.

Вопреки распространенному мнению, в первые часы войны никакой паники, никакой растерянности в физическом поведении вождей коммунистической партии и советского государства, включая Сталина, не наблюдалось. В этот день они много работали. Получив сообщение о том, что вермахт пересек границу СССР, Сталин приехал в Кремль и, начиная с 5 часов 45 минут утра, согласно дневнику дежурных секретарей, и в течение последующих более чем двенадцати часов находился на рабочем месте в своем кабинете, проводя совещания одно за другим. Потом, поздно вечером, он уехал на «ближнюю дачу» в Кунцево. Примерно такое же количество времени следующего дня, 23 июня, он в Кремле не появлялся. Приехал только вечером. То есть свидетельств того, что Сталин был растерян, в архивах нет. Он работал. К элементам растерянности можно отнести не вполне адекватную реакцию его и других руководителей, включая военных, когда стали поступать распоряжения войскам. Это так называемые директивы № 2 и № 3, все различие между которыми заключается в том, что вторая рекомендует войскам перейти в контрнаступление, разгромить на территории Советского Союза вторгнувшиеся войска вермахта, но не переходить государственную границу. А в третьей директиве, судя по всему, руководством страны овладели шапкозакидательские настроения — уже можно и в логово врага.

История о полной растерянности Сталина в первые часы войны — миф

Так что первые дни прошли в рабочем режиме. Кризис наступил несколько позднее, по мере потери территории. Пришло отрезвление, понимание масштабов постигшей страну катастрофы. И совершенно очевидно, что ни военные, ни политическое руководство к такому повороту событий не были готовы. Об этом свидетельствуют вышеназванные директивы и другие постановления Политбюро (например, постановление об отгрузке зерна в западные районы Украинской СССР согласно госплану).

Кризисный момент настал, когда немцы подошли к Ленинграду, когда пал Минск. Вот именно к этим дням и относятся знаменитые воспоминания Микояна, Молотова.

Портрет Иосифа Виссарионовича Сталина, 1941 год. Автор фото: Маргарет Бурк-Уайт

Вообще, всю эту дискуссию не явно и в неясной форме начал Никита Сергеевич Хрущев в своем докладе на XX cъезде: «Если разгромлен враг, то это не в результате гениального руководства…».

Судя по всему, Хрущев изложил чужую версию, поскольку в первые дни войны его не было в Москве, то есть он не мог наблюдать Сталина. Но отголоски того, о чем говорил Никита Сергеевич (или, точнее, основания того, что он интерпретировал), можно найти в воспоминаниях Микояна более позднего периода. Там есть знаменитая фраза, приписываемая Сталину: «Ленин оставил нам великое государство, а мы его про…».

Это цитата в докладе Хрущева. На самом деле в опубликованном докладе две версии: в одном случае стоит многоточие, в другом, печатном варианте, — два слова — «безвозвратно потеряли».

Скорее всего, Хрущев эту историю услышал из уст Микояна и в таком виде ее воспроизвел. У последнего все изложено более подробно и полно.

Кстати говоря, и Молотов в своем известном многодневном интервью Феликсу Чуеву описывает состояние Сталина в эти дни как состояние растерянности, «прострации».

Хрущев утверждал, что в первую неделю Сталин пребывал в «прострации"

Микоян обрисовывает эту историю таким образом, что, получив сообщение о потери Минска, Сталин попробовал добиться подробностей по телефону от руководства Наркомата обороны, Генерального штаба. Сделать этого ему не удалось. Тогда он вместе с руководством Политбюро отправился в Генштаб, где их встретили Тимошенко и Жуков. Сталин пытался допросить последнего, но не смог получить вразумительных ответов. Началась перепалка, по словам и воспоминаниям Микояна. Жуков, этот мужественный человек, расплакался и выбежал из комнаты, после чего делегация Политбюро вышла из Генштаба, и Сталин произнес ту самую фразу про Ленина и великое государство. Потом он уехал в Кунцево, на «ближнюю дачу», и два дня не выходил на связь.

Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев выступает на ХХ съезде КПСС в Кремле, 1956 год

Как это ни удивительно, но никакого плана на случай нападения фашистской Германии у СССР не существовало. 22 числа была создана Ставка Главного Командования, которую возглавил нарком обороны Тимошенко, которого никто всерьез не воспринимал, поскольку все прекрасно понимали, где находятся реальные рычаги власти. Только через несколько дней (уже в начале июля) была создана реальная Ставка Верховного (теперь уже) Главнокомандования, где звание верховного главнокомандующего РККА и ВМФ принял на себя Сталин. Это еще раз свидетельствует о том, что страна, высшее руководство не были готовы к войне.

Сталин не знал точной даты нападения немецких войск на СССР

Кстати говоря, существует такое представление, что Сталин до последнего не верил сообщениям о скором нападении Германии на Советский Союз. Как такое возможно? Видимо, в мыслях вождя сошлись потоки веры и неверия: и вроде бы ты стоишь перед фактом того, что на тебя надвигаются события, но верить этому не хочешь.

Вообще, очень сложно понять логику Иосифа Виссарионовича. Те, кто склонны защищать его позицию, говорят о том, что было так много донесений с разными сроками нападения, что немудрено, что Сталин, сталкиваясь со всей этой информацией, зачастую взаимопротиворечивой, просто не мог ей доверять. Этим и объясняется его нежелание предпринимать что-то реальное и конкретное, что могло бы снизить те издержки, с которыми страна встретилась в результате этой внезапности.

Хорошо, а где же нарком обороны? Где тот же Жуков? Тимошенко? Разве они не понимали, что происходит? Почему не донесли вождю? Сегодня сложно проникнуть в психологию этих людей… Но не стоит забывать, что накануне войны верхушка армии была жесточайшим образом репрессирована. То есть любое несогласие со Сталиным могло закончиться категорически плохо для любого самого высокопоставленного руководителя Наркомата обороны, Генерального штаба и так далее.

Жители Минска несут охотничьи ружья для сдачи в немецкую комендатуру, 1941 год

Возвращаясь к поведению Сталина в первые дни войны. В своих воспоминаниях Микоян описывает эпизод, когда к вождю на «ближнюю дачу» в Кунцево приехали члены Политбюро. Сталин встретил гостей испуганно. Вжавшись в кресло, он спросил: «Зачем приехали»? Это показалось Микояну крайне странным, и он записал: «Сталин явно ожидал ареста».

Было ли это так или нет, сложно сказать. Возможно, Микоян и прав. Хотя можно допустить, что здесь мы имеем дело с сублимацией страхов самого автора и с его надеждой когда-нибудь увидеть страх в глазах «хозяина», которого все так боялись. Троцкий, который Сталина не любил, был его личным и политическим врагом, в своих воспоминаниях в этом отношении отдал «отцу народов» должное. Он записал, что «Сталин умел смотреть опасности в глаза».

После сдачи врагу Минска нервы Сталина не выдержали

После падения Минска Сталин пропал. (29-го числа состоялся вышеописанный нелицеприятный разговор в Наркомате обороны, в Генеральном штабе, после которого вождь и впал в «прострацию»). Два дня он не появлялся в Кремле, что всех сильно удивляло. Остались воспоминания управляющего делами Совнаркома, который все это время ходил к Вознесенскому подписывать бумаги, поскольку не мог подписать их у вождя. Вознесенский взял паузу. Но тут его и других членов Политбюро вызвал к себе Молотов, в кабинете которого произошел симптоматичный разговор. В ходе дискуссии было решено, что нужно ехать к Сталину и создавать орган управления.

Кстати, во время пребывания под стражей после своего ареста в 1953 году Берия написал записку Молотову, в которой напомнил ему, как они сидели у него в кабинете, и как он (Берия) поддержал Молотова в его намерении поставить перед Сталиным вопрос о необходимости создания централизованного органа управления, и как, приняв такое решение, они поехали в Кунцево на «ближнюю дачу». А затем Микоян описал вышеуказанный эпизод. Сталин встретил гостей, сидя в кресле:

— Зачем пришли?

— Создавать комитет обороны, — ответил Молотов.

— Кто во главе?

— Вы, товарищ Сталин.

— Хорошо.

И Маленков красным карандашом на листе бумаги написал постановление об образовании ГКО.

То, что у политического руководства СССР в первые дни Великой Отечественной войны случился кризис, не подвергалось никакому сомнению со времен XX съезда КПСС. После этого публиковались свидетельства непосредственных участников, а начиная с 80-х гг. прошлого века и документы, подтверждающие факт кризиса.

Вопрос о кризисе обычно сводится к тому, что И.В. Сталин утратил на некоторое время способность – или желание – к управлению государством в тяжелых условиях военного времени.

В своих воспоминаниях А.И. Микоян дает (как слова В.М. Молотова) определение такому состоянию Сталина:

«Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии»

Однако вопросы о сроках продолжительности такого состояния, степени глубины т. н. «прострации», да и самом ее существовании в том виде, в котором это описывается в воспоминаниях бывших соратников И.В. Сталина – А.И. Микояна, В.М. Молотова (со слов А.И. Микояна), Н.С. Хрущева, Л.П. Берия (со слов Н.С. Хрущева), требуют в чем-то переосмысления, а в чем-то – осмысления.

Прежде всего давайте определимся со сроками сталинской «прострации». Есть несколько версий о ее продолжительности.

Первая версия гласит, что Сталин впал в «прострацию» в первые же дни войны, скрылся на подмосковной даче и не показывался оттуда до тех пор, пока к нему не приехали члены Политбюро с предложением создать ГКО (причем Сталин испугался того, что его приехали арестовать), но члены Политбюро его арестовывать не стали, а уговорили возглавить этот орган высшей власти в воюющей стране.

Этот миф был рожден Н.С. Хрущевым во время XX съезда КПСС, когда Н.С. Хрущев заявил следующее.

«Было бы неправильным не сказать о том, что после первых тяжелых неудач и поражений на фронтах Сталин считал, что наступил конец. В одной из бесед в эти дни он заявил:

– То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.

После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте»

И в своих мемуарах Н.С. Хрущев придерживался этой версии, более того, творчески развил ее.

«Бериярассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали». Буквально так и выразился. «Я, – говорит– отказываюсь от руководства», – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на Ближнюю дачу»

Эта версия была подхвачена некоторыми историками на Западе. P.A. Медведев пишет:

Вечером 29 июня 1941 г. после посещения Наркомата Сталин, Молотов, Берия и другие отправляются на Ближнюю дачу, в Кунцево, где генсек и сделал историческое заявление, что «мы все просрали» и что он уходит от власти.

30 июня 1941 г. Молотов собрал у себя в кабинете членов Политбюро, они наметили решение о создании Государственного Комитета Обороны и отправились к Сталину на дачу с предложением этот комитет возглавить.

Сталин за это время, вероятно, отошел, предложение товарищей принял и с 1 июля 1941 г. вернулся к обычному ритму трудовой деятельности».

Версия И. Куртукова вполне правдоподобна за исключением нескольких фрагментов:

♦ Сталин сказал «мы все просрали» не на даче, а после посещения Наркомата обороны, перед отъездом на дачу;

♦ Сталин вернулся к «обычному ритму трудовой деятельности» не 1 июля, а 30 июня, т. к. принял активное участие в работе только что созданного ГКО, вел телефонные переговоры, принимал кадровые решения и т. д.;

♦ то, что Сталин сказал, что «уходит от власти», выглядит несколько интуитивистским выводом, потому что источник (мемуары Хрущева), на основании которого делается столь определенный вывод, крайне ненадежен, к тому же опровергается воспоминаниями Молотова. Можно было бы предположить, что такая фраза могла прозвучать в той или иной форме (например, «я устал»), но вряд ли корректно столь категорично утверждать, что Сталин добровольно отказался от руководства и сказал: «Я ухожу».

Итак, вечером 29 июня, может быть, уже и ночью 30-го Сталин, Молотов и Берия (и, возможно, Маленков) приехали на сталинскую Ближнюю дачу в Кунцево, там состоялась беседа, о содержании которой Берия пишет в 1953 г. в своей записке Молотову:

«Вячеслав Михайлович! […]Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо и после нашего разговора с т-щем Сталиным на его Ближней даче. Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедленно вызвать на совещание т-ща Маленкова Г.М., а спустя небольшой промежуток времени пришли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его о немедленной организации Комитета Обороны Страны со всеми правами»

Эта записка должна восприниматься, наряду с журналами записей посетителей сталинского кабинета, как наиболее ценный источник по данному вопросу, т. к. мемуары люди пишут обычно в безопасности и не особенно боятся нечеткости памяти, и даже если мемуарист что-то приукрасит, то это вызовет лишь неудовольствие тех, кто знает, как оно было на самом деле. А вот Берия писал записку, пытаясь спасти свою жизнь, и врать ему о фактах не было никакой возможности – он, конечно, льстил адресатам, но обстоятельства способствовали искренности.

Можно предположить, что именно во время этой беседы подавленность Сталина достигла крайней точки. Конечно, разговор шел о том тяжелом положении, в котором оказалась страна. Вряд ли беседа не могла затронуть недавнее посещение Наркомата обороны и вопросы управления армией. Может быть, речь зашла и о том, что не всех врагов еще изъяли из армии, ведь репрессии в Вооруженных силах продолжались. В июне 1941 г. были арестованы Смушкевич, Рычагов, Штерн, а уже после начала войны – Проскуров и Мерецков. Сохранилась и склонность к построению ветвистых «заговоров», так как некоторых из арестованных, например Мерецкова, помимо связки с «делом Штерна» пытались пристегнуть и к Павлову, которого арестовали несколькими днями позднее и который пока еще был комфронта. Раз страна оказалась в тяжелом положении, должны быть ответственные за это, а кто более подходил на роль козлов отпущения, чем военные, которые не справились со своими обязанностями. На фоне этого у Сталина могли возникнуть опасения о том, что военные способны выйти из-под контроля, попытаться сменить политическое руководство, совершить государственный переворот или даже вступить в переговоры с немцами. В любом случае было ясно – чтобы попытаться выйти из этого тяжелого положения, нужно продолжать воевать, а для этого надо возобновить управление войсками и управление военачальниками – полное и безоговорочное.

30 июня, вероятно часов в 14, в молотовском кабинете встретились Молотов и Берия. Молотов заявил Берии, что надо «спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины». Берия его «целиком поддержал» и предложил «немедленно вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М.», после чего «спустя небольшой промежуток времени пришли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве».

Микояна с Вознесенским пригласили к Молотову около 16 часов.

«На следующий день, около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему.

Идем. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Берия сказал, что необходимо создать Государственный Комитет Обороны, которому отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции Правительства, Верховного Совета и ЦК партии. Мы с Вознесенским с этим согласились. Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО не говорили. Мы считали, что в имени Сталина настолько большая сила в сознании, чувствах и вере народа, что это облегчит нам мобилизацию и руководство всеми военными действиями. Решили поехать к нему. Он был на Ближней даче»

Возникают вопросы – не было ли создание ГКО обсуждено со Сталиным во время ночной беседы? Нельзя полностью отрицать, что создание ГКО было согласованным – между Сталиным, Берией и Молотовым либо между Сталиным и Молотовым – шагом. Прямых доказательств, как и опровержений, этому нет, но если вспомнить, что Молотов без ведома Сталина не предпринимал никаких глобальных инициатив и был всегда лишь исполнителем, странно, почему он вдруг решился на столь неординарную акцию – создать орган власти с диктаторскими полномочиями. Не исключено также, что Молотов 30 июня говорил со Сталиным по телефону и хотя бы в общих чертах обговорил создание ГКО. А может быть, в беседе Сталин дал понять, без конкретизации, что такой орган обязательно нужен. А Молотов с Берией срочно разработали план, всем объяснили его суть и приехали к Сталину уже с готовым решением. Такую версию (что создание ГКО было инициативой Сталина) выдвинул И.Ф. Стаднюк.

«Сталин вернулся в Кремль ранним утром 30 июня с принятым решением: всю власть в стране сосредоточить в руках Государственного Комитета Обороны во главе с ним самим, Сталиным. В то же время разъединялась «троица» в Наркомате обороны: Тимошенко в этот же день был отправлен на Западный фронт в качестве его командующего, генерал-лейтенант Ватутин – заместитель начальника Генштаба – назначен начальником штаба Северо-Западного фронта. Жуков оставался на своем посту начальника Генштаба под неусыпным оком Берии.

По моему глубокому убеждению, создание ГКО и служебные перемещения в военном руководстве – это следствие ссоры, отполыхавшей 29 июня вечером в кабинете маршала Тимошенко»

То, что создание ГКО так или иначе стало следствием ссоры в Наркомате обороны, вряд ли может быть подвергнуто сомнению. Но то, что Сталин утром 30 июня прибыл в Кремль и начал там создавать ГКО, – крайне маловероятно.

В любом случае, даже если Молотов и выступил инициатором создания ГКО, это не может свидетельствовать о том, что Сталин добровольно отказался от власти, а вот о том, что Сталин был удручен недостаточной концентрацией власти в своих руках в такое тяжелое, военное время и об этом сказал Молотову с Берией во время встречи на даче, это вполне может свидетельствовать. И Молотов (который сказал Чуеву, что «поддерживал» Сталина как раз в эти дни) правильно понял задачу. Тем более что ГКО не был чем-то экстраординарным.

17 августа 1923 г. из Совета труда и обороны РСФСР был образован Совет труда и обороны СССР (СТО). Председателями его были последовательно Ленин, Каменев и Рыков, а с 19 декабря 1930 г. – Молотов.

«27 апреля 1937 г. (почти одновременно с организацией узких руководящих комиссий в Политбюро) Политбюро приняло решение о создании Комитета обороны СССР при СНК СССР. Новый комитет фактически заменил Совет труда и обороны СССР (который был упразднен тем же решением от 27 апреля) и совместную комиссию Политбюро и СНК по обороне, работавшую с 1930 г. В Комитет обороны под председательством Молотова вошли семь членов (В.М. Молотов, И.В. Сталин, Л.М. Каганович, К.Е. Ворошилов, В.Я. Чубарь, М.Л. Рухимович, В.И. Межлаук) и четыре кандидата в члены (Я.Б. Гамарник, А.И. Микоян, A.A. Жданов, Н.И. Ежов). Таким образом, Комитет обороны по своему составу в значительной мере совпадал с узкими руководящими комиссиями Политбюро. По сравнению с прежней комиссией обороны Комитет обороны имел более значительный аппарат. В декабре 1937 г. по этому поводу было принято специальное решение Комитета обороны, утвержденное затем Политбюро, которое предусматривало, что аппарат Комитета обороны должен готовить к рассмотрению в Комитете вопросов мобилизационного развертывания и вооружения армии, подготовки народного хозяйства к мобилизации, а также проверять исполнение решений Комитета обороны. Для контроля за исполнением решений создавалась специальная главная инспекция Комитета обороны, получившая широкие права, в том числе за счет упраздняемых отдела обороны Госплана и групп военного контроля Комиссии партийного контроля и Комиссии советского контроля»

С момента существования Советской страны существовал орган, в функции которого, помимо оборонных задач, входил контроль за экономикой, а в случае войны он должен был организовать оборону СССР. Состав КО практически совпадал с партийной верхушкой, т. е. в случае войны оборону страны должна была организовывать партия и военными командовать – тоже она. И недаром СТО был преобразован в КО в апреле 1937 г., перед началом процесса антисоветской троцкистской военной организации («дело Тухачевского»), которая, по утверждению следствия, планировала военный переворот на 15 мая 1937 г. Армию предстояло «чистить», а без партийного главенства над армией это представлялось делом трудным.

Главой Комитета обороны до 7 мая 1940 г. был Молотов, сменивший Литвинова на посту наркома иностранных дел, Молотова же сменил Ворошилов. Членами Комитета обороны были, в частности, Кулик, Микоян и Сталин. В 1938 г. был создан Главный Военный Совет РККА, членом которого стал И.В. Сталин.

В дальнейшем по мере того, как Сталин продвигался к тому, чтобы совместить пост генсека ЦК ВКП(б) и должность Председателя СНК СССР, т. е. сосредоточить в своих руках и партийную, и советскую ветви власти в стране, продолжилось строительство нового, внеконституционного органа, который бы в случае необходимости мог взять себе всю власть в стране – установить практическую диктатуру

«10 сентября 1939 г. Политбюро утвердило постановление СНК и ЦК ВКП(б), более четко разделившее функции Комитета обороны и Экономсовета, прежде всего в оборонной сфере./…/

Тенденция усиления роли Совнаркома особенно отчетливо проявилась в предвоенные месяцы. 21 марта 1941 г. было принято два совместных постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР о реорганизации Совнаркома СССР, которые значительно расширяли права руководства правительства. […]

Окончательно легитимация передачи прав СНК как коллективного органа высшим руководителям СНК произошла благодаря постановлению СНК и ЦК от 21 марта 1941 г. «Об образовании Бюро Совнаркома». Этот новый орган власти, хотя и не был предусмотрен Конституцией СССР, на основании постановления от 21 марта был «облечен всеми правами Совнаркома СССР». […] Членами Бюро были назначены В.М. Молотов, H.A. Вознесенский, А.И. Микоян, H.A. Булганин, Л.П. Берия, Л.М. Каганович, A.A. Андреев.

Фактически Бюро Совнаркома взяло на себя значительную часть обязанностей, которые ранее выполняли Комитет обороны и Экономический совет при СНК В силу этого Экономсовет постановлением от Бюро Совнаркома был вообще ликвидирован, а состав Комитета обороны сокращен до пяти человек. Функции Комитета обороны были ограничены вопросами принятия на вооружение новой военной техники, рассмотрения военных и военно-морских заказов, разработкой мобилизационных планов с внесением их на утверждение в ЦК и СНК[…]

7 мая Политбюро утвердило новый состав Бюро Совнаркома СССР: председатель СНК СССР И.В. Сталин, первый заместитель председателя СНК H.A. Вознесенский, заместители председателя СНК В.М. Молотов, А.И. Микоян, H.A. Булганин, Л.П. Берия, Л.М. Каганович, Л.З. Мехлис, а также секретарь ЦК ВКП(б), председатель КПК при ЦК A.A. Андреев. 15 мая 1941 г. в состав Бюро был введен заместитель председателя СНК СССР и председатель Комитета обороны при СНК К.Е. Ворошилов и первый секретарь ВЦСПС Н.М. Шверник. 30 мая 1941 г. – секретари ЦКВКП(б) A.A. Жданов и Г.М. Маленков. […]

При Сталине произошло дальнейшее расширение прав Бюро Совнаркома. Например, 30 мая 1941 г. был упразднен Комитет обороны при СНК и вместо него организована постоянная Комиссия по военным и военно-морским делам при Бюро Совнаркома СССР в составе: Сталин (председатель), Вознесенский (заместитель председателя), Ворошилов, Жданов и Маленков»

В общем, к началу войны партийная и советская – и вообще всякая власть принадлежала одним и тем же людям, а главным над ними был И.В. Сталин.

Когда Молотов предложил создать ГКО, он не предложил ничего нового. Он предложил создать временный, чрезвычайный орган, «которому отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции Правительства, Верховного Совета и ЦК партии». А власть в ГКО должна принадлежать «пятерке Политбюро» – Сталину, Молотову, Ворошилову, Маленкову и Берии . Но этот новый орган, по сути, формально объединял уже существующие партийные и советские органы.

Итак, примерно в 16 часов к Молотову пришли Микоян с Вознесенским, какое-то время заняло обсуждение, потом решили ехать к Сталину на дачу. Вот как приезд на дачу выглядит в «изначальных» воспоминаниях Микояна:

«Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он вопросительно смотрит на нас и спрашивает: зачем пришли? Вид у него был спокойный, но какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.

Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин.

Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного комитета обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия)»

А вот как в «правленых».

«Приехали на дачу к Сталину. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать.

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны. «Кто во главе?» – спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе – он, Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал. «Хорошо», – говорит потом. Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. «Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я», – добавил он»

Возникает вопрос по сути – а может быть, Сталин и собирался всех созвать? Приехал бы в Кремль, кого надо созвал. Сталин часто приезжал в Кремль к 7 часам вечера, например, 23 июня он приехал к 18.45, 25 июня – к 19.40, а 28 июня – к 19.35.

А группа товарищей прибыла к нему как раз к этому времени, а то и раньше. Тем более – зачем бы Сталину ехать в Кремль и всех там собирать, если он, скорее всего, знал о том, что к нему собираются члены Политбюро в столь широком составе, в то время, когда они собирались выехать из Кремля. Вероятно, они со Сталиным созванивались, перед тем как к нему ехать.

Слова о том, что, дескать, у Микояна «не было сомнений: он [Сталин] решил, что мы приехали его арестовать», однотипны со словами Хрущева:

«Когда мы приехали к нему на дачу, то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался. Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию?»

И не вызывают ничего, кроме устойчивых сомнений.

Далее, вполне возможен вариант, что товарищи (Берия с Молотовым) придали подавленности Сталина (в беседе на даче в ночь с 29 на 30 июня) намного большее значение, чем ей придавал сам Сталин и чем она была в действительности. Мало ли людей вечером машут рукой и говорят – все надоело, а с утра спокойно продолжают делать свое дело? Конечно, Сталин вряд ли часто проявлял свои чувства перед соратниками, и более-менее яркое их проявление (а оснований было достаточно) могло всерьез напугать Молотова с Берией, но это не значит, что Сталин чувствовал именно то, что они ему приписали. С этой точки зрения удивление Сталина неожиданным визитом вполне понятно. Может быть, Сталин после отъезда товарищей решил выпить вина, выспаться, а назавтра приступить к делам. А тут на следующий день – такая делегация.

«Молотов от имени нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось, чтобы страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин.

Сталин посмотрел удивленно, никаких возражений не высказал. Хорошо, говорит.

Тогда Берия сказал, что нужно назначить 5 членов Государственного Комитета Обороны. Вы, товарищ Сталин, будете во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я (Берия).

Сталин заметил: тогда надо включить и Микояна и Вознесенского. Всего7 человек утвердить.

Берия снова говорит: товарищ Сталин, если все мы будем заниматься в ГКО, то кто же будет работать в Совнаркоме, Госплане? Пусть Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в Правительстве и Госплане. Вознесенский выступил против предложения Берии и предложил, чтобы в составе ГКО было семь человек с учетом названных Сталиным. Другие на эту тему не высказывались. Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским прихода в кабинет Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов и он (Берия) согласовали между собой это предложение и поручили Берии внести его на рассмотрение Сталина. Я был возбужден тем, что мы тянем время, поскольку вопрос касался и моей кандидатуры. Считал спор неуместным. Знал, что как член Политбюро и Правительства буду нести все равно большие обязанности.

Я сказал – пусть в ГКО будет 5 человек. Что же касается меня, то, кроме тех функций, которые я исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я сильнее других. Я прошу назначить меня особо уполномоченным ГКО со всеми правами ГКО в области снабжения фронта продовольствием, вещевым довольствием и горючим. Так и решили. Вознесенский попросил дать ему руководство производством вооружения и боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было возложено на Молотова, а авиационная промышленность и вообще дела авиации – на Маленкова. За Берией была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством»

После обсуждения этих вопросов был подготовлен указ об образовании ГКО (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 30 июня 1941 г.), затем Сталин, уже будучи главой ГКО, занялся кадровыми вопросами.

Пишет Жуков Г.К. в своих воспоминаниях:

«30 июня мне в Генштаб позвонил И.В. Сталин и приказал вызвать командующего Западным фронтом генерала армии Д.Г. Павлова»

Был отстранен от командования Западным фронтом Д.Г. Павлов. Вместо Павлова командующим Западным фронтом назначен С.К. Тимошенко. Ватутин назначен начальником штаба Северо-Западного фронта. Также в этот день, 30 июня, ГКО принял ряд постановлений о мобилизации женщин и девушек для несения службы в войсках ПВО, связи, внутренней охраны, на военно-автомобильных дорогах и т. д.

Сталин в этот день к Кремль уже не поехал, а на следующий день, 1 июля, принял в своем кабинете 23 человека с 16.40 до 01.30 2 июля.

Какие можно сделать выводы.

2. «Прострация» Сталина, если под этим считать подавленное состояние, выраженное плохое настроение, длилась с 29 по 30 июня, и надо отметить, что 29 июня – в воскресенье – рабочий день Сталина отличался от предыдущих лишь отсутствием записей в Журнале приема посетителей, хотя Сталин неоднократно выезжал в этот день в НКО и СГК.

3. Отказ Сталина от власти подтверждается словами Хрущева и опровергается словами Молотова, если говорить об источниках.

Косвенными доказательствами того, что Сталин не отказывался от власти, могут считаться:

♦ отсутствие каких-либо упоминаний об этом, помимо мемуаров Хрущева, которые, по сравнению с мемуарами других участников событий, крайне тенденциозны и ненадежны;

♦ известные по многочисленным свидетельствам личностные особенности И.В. Сталина никоим образом не характеризуют его как человека, способного отказаться от власти, а напротив, крайне властолюбивого.

Приложение

62 «Политическое образование». 1988, № 9. С. 74–75.
63 Хрущев Н.С.Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС 24–25 февраля 1956 г. (ХрущевН.С.О культе личности и его последствиях. Доклад XX съезду КПСС // «Известия ЦК КПСС», 1989 г., № 3)
64 Хрущев Н.С.Время. Люди. Власть (Воспоминания). Книга I. – М.: ПИК «Московские Новости», 1999. С. 300–301.
65 Медведев Р.Был ли кризис в руководстве страной в июне 1941 года? // «Государственная служба», 3 (35), май – июнь 2005.
66 Соколов А.К., Тяжельников B.C.Курс советской истории, 1941–1991. Учебное пособие. – М.: Высш. шк., 1999. 415 с.
67 Медведев Р.И. В. Сталин в первые дни Великой Отечественной войны// Новая и новейшая история, № 2, 2002; Был ли кризис в руководстве страной в июне 1941 года? // «Государственная служба», 3 (35), май – июнь 2005; Пыхалов И.Великая Оболганная война. – М.: Яуза, Эксмо, 2005. С. 284–303;Куртуков И.Бегство Сталина на дачу в июне 1941 г.
68 Горьков Ю.А.Государственный Комитет Обороны постановляет (1941–1945). Цифры, документы. – М., 2002. С. 222–469 (АПРФ.Ф. 45. On. 1.В. 412. Л. 153–190, Л. 1-76; Д. 414. Л. 5-12; л. 12–85 об.; Д. 415. Л. 1-83 об.; Л. 84–96 об.; Д. 116. Л. 12 -104; Д. 417. Л. 1–2 об.).
69 Хрущев Н.С.Время. Люди. Власть (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999. С. 300–301.
70 Микоян А.И.Так было. – М.: Вагриус, 1999.
71 Там же.
72 Чуев Ф.Молотов. Полудержавный властелин. – М.: Олма-Пресс, 2000.
73 Горьков ЮЛ.Государственный Комитет Обороны постановляет (1941–1945). Цифры, документы. – М., 2002. С. 222–469 (АПРФ.Ф. 45. On. 1. В. 412. Л. 153–190. Л. 1-76; Д. 414. Л. 5-12; Л. 12–85 об.; Д. 415. Л. 1-83 об.; л. 84–96 об.; Д. 116. Л. 12-104; Д. 417. л. 1–2 об.).
74 Микоян А.И.Так было. – М.: Вагриус, 1999.
75 Жуков Г.К.Воспоминания и размышления: В 2 т. – М.: Олма-Пресс, 2002. С. 287.
76 1941 год. Т. 2. – М., 1998. С. 495–500 (РЦХИДНИ.Ф. 84. Оп. 3. Д. 187. Л. 118–126).
77 Микоян А.И.Так было. – М.: Вагриус, 1999.
78 Там же.
79 1941 год. Т. 2. – М., 1998. С. 495–500 (РЦХИДНИ.Ф. 84. Оп. 3. Д. 187. Л. 118–126).
80 Речь идет о 29 июня, так как обсуждается роман Чаковского, в котором описан этот визит.
81 Чуев Ф.Молотов. Полудержавный властелин. М.: Олма-Пресс, 2000.
82 Хрущев Н.С.Время. Люди. Власть (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999. С. 300–301.
83 Куртуков И.Бегство Сталина на дачу в июне 1941 г…
84 Там же.
85 Там же.
86 Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. – М.: МФ «Демократия», 1999. С. 76 (АП РФ.Ф. 3. Оп. 24. Д. 463, Л. 164–172. Автограф. Опубликовано: «Источник», 1994, № 4).
87 1941 год. т. 2. – М., 1998. С. 495–500 (РЦХИДНИ.Ф. 84. Оп. 3. Д. 187. Л. 118–126).
88 СтаднюкИ.Ф.Исповедь сталиниста. – М., 1993. С. 364.
89 Хлевнюк О.В.Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1996.
90 Там же.
91 Раньше (в 1937 г., например) в пятерку входили Каганович с Микояном, но к началу войны их заменили Маленков с Берией.
92 1941 год. Т. 2. – М., 1998. С. 495–500 (РЦХИДНИ.Ф. 84. Оп. 3. Д. 187. Л. 118–126).
93 Микоян А.И.Так было. – М.: Вагриус, 1999.
94 Хрущев Н.С.Время. Люди. Власть (Воспоминания). Книга I. – М.: ИИК «Московские Новости», 1999. С. 300–301.
95 1941 год. т. 2. – М., 1998. С. 495–500 (РЦХИДНИ.Ф. 84. Оп. 3. Д. 187. Л. 118–126).

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Гитлер объявлял о нападении

70 лет прошло с начала Великой Отечественной войны, но непримиримые споры продолжаются - историки и политики никак не могут договориться: знал или не знал Сталин, когда начнется война, и почему, как говорят некоторые, пропускал мимо ушей предупреждения разведки?! И вот совсем недавно в моих руках оказались и вдруг объединились в одно целое сразу пять документов исключительной важности, которые впервые основательно свидетельствуют, когда Сталин точно узнал, что война начнется на рассвете 22 июня 1941 года.

Причем Сталин, до этого не очень-то доверявший разведданным, потому что видел в них, прежде всего, возможность для провокаций, вдруг поверил в это сообщение настолько, что тут же созвал высшее военное руководство и уже вечером 21 июня 1941 года приказал издать «сверхсекретную директиву (без номера)» о приведении войск западных приграничных округов в полную боевую готовность!

Впрочем, трудно поверить, чтобы такой осторожный человек, как Иосиф Виссарионович, игнорировал разведку, если бы она предоставила ему точную дату нападения на Советский Союз. А то, что война начнется, Сталин знал и без разведчиков. Весь вопрос заключался в точной дате! Стало быть, точную дату (во всяком случае до 21 июня 1941 г.) никто из разведчиков не сообщал…

Однако перейдем к документам. Важнейшим из них является впервые обстоятельно изученный «Военный дневник первого зама наркома обороны маршала Буденного» о последних предвоенных часах в Москве.

Второй по важности документ указывает: когда именно и кто именно первым из высшего советского руководства получил такие данные, на которые Сталин впервые отреагировал ответными мерами сразу! Это был нарком иностранных дел Молотов, получивший информацию по дипломатическим каналам и тут же (в 18 часов 27 минут 21 июня 1941 г.) доставивший ее в Кремль Сталину. На это указывает тот факт, что именно в это время (согласно Журналу учета посетителей сталинского кабинета в Кремле) произошла чрезвычайная встреча Сталина и Молотова. Вдвоем (в течение 38 минут) они обсудили полученную Молотовым и впервые не вызвавшую у них больших сомнений информацию, из которой следовало, что 22 - 23 июня 1941 года ожидается: «Внезапное нападение немцев или их союзников на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий, которые могут вызвать крупные осложнения». Эта информация станет основой для уже упомянутой «сверхсекретной директивы без номера», которую выработают приглашенные в 19 часов 05 минут на продолжение разговора двух советских лидеров другие высокопоставленные политические, государственные и военные руководители, а именно: председатель Комитета Обороны Ворошилов, нарком НКВД Берия, первый зам. председателя СНК Вознесенский, секретарь ЦК ВКП(б) Маленков, нарком ВМФ Кузнецов, нарком обороны Тимошенко, секретарь Комитета Обороны И.А. Сафонов (не надо путать с Г.Н. Сафроновым - заместителем прокурора СССР). После принятия принципиальных решений к ним в 20 часов 50 минут подключатся: начальник Генштаба Жуков и первый зам. наркома обороны Буденный. А чуть позже (в 21 час 55 минут) и начальник Главного политического управления РККА Мехлис…

Особо важные решения будут приниматься в более узком кругу, для чего остальные на время оставят кабинет Сталина. Об этом свидетельствует следующая выписка из Журнала учета посетителей кабинета Сталина в Кремле:

1. т. Молотов 18.27 - 23.00

2. т. Ворошилов 19.05 - 23.00

3. т. Берия 19.05 - 23.00

4. т. Вознесенский 19.05 - 20.15

5. т. Маленков 19.05 - 22.20

6. т. Кузнецов 19.05 - 20.15

7. т. Тимошенко 19.05 - 20.15

8. т. Сафонов 19.05 - 20.15

9. т. Тимошенко 20.50 - 22.20

10. т. Жуков 20.50 - 22.20

11. т. Буденный 20.50 - 22.20

12. т. Мехлис 21.55 - 22.20

Этот второй документ, взятый из Журнала кремлевской приемной Сталина, стал понятен только сейчас благодаря «Военному дневнику Буденного», который описывает главные моменты этого дня, что называется, по свежим следам, к чему мы еще вернемся…

Существенно дополняет сказанное в буденновском дневнике третий документ. Он представляет собою написанный Маленковым черновик «Секретного Постановления Политбюро» об организации Южного фронта и Второй линии обороны именно 21 июня 1941 г. Это еще одно свидетельство того, что «завтрашнюю войну» вечером 21 июня воспринимают уже как свершившийся факт. Существовавшим на западе страны военным округам срочно присваивают понятия «фронтов»… Кстати, 3-й документ подтверждает данные «Военного дневника Буденного», потому что именно Семен Михайлович, согласно этому черновику, был назначен командующим Второй линией обороны.

Четвертый документ отражает настроения в окружении Гитлера и свидетельствует, что оттягивания войны против СССР больше не будет, потому что для продолжения войны с Англией Германия остро нуждается в нефти, металле и хлебе. Все это можно быстро (вот откуда необходимость «молниеносной войны»!) получить только на Востоке.

В донесении разведки 1-го Управления НКГБ от 24 марта 1941 г. на этот счет сказано так: «Среди офицеров штаба авиации существует мнение, что военное выступление против СССР якобы приурочено на конец апреля или начало мая. Эти сроки связывают с намерением немцев сохранить для себя урожай, рассчитывая, что советские войска при отступлении не смогут поджечь еще зеленый хлеб». Потом из-за плохой погоды произойдет серьезная корректировка сроков в сторону лета…

Пятый документ, полученный мною еще 20 лет назад от писателя Ивана Стаднюка, понастоящему «заговорил» только теперь, когда удалось собрать воедино предыдущие четыре документа. Это откровение Молотова, который сообщил Стаднюку, что, строго говоря, Гитлер начал войну не без объявления, как считается до сих пор, а объявил ее примерно за час до начала военных действий… Точнее, собирался объявить до начала военных действий, о чем по телефону сообщил немецкий посол в Москве граф фон Шуленбург.

Впрочем, вот как рассказал мне про это сам Стаднюк: «В ночь с 21 на 22 июня 1941 г. между двумя и тремя часами ночи на даче наркома иностранных дел СССР Молотова раздался телефонный звонок. На другом конце провода представились: «Граф фон Шуленбург, посол Германии». Посол просил срочно принять, чтобы передать меморандум об объявлении войны. Молотов назначает встречу в наркомате и тут же звонит Сталину на дачу. Выслушав, Сталин говорит: «Езжай, но прими посла только после того, как военные доложат, что агрессия началась…»

Видимо, Сталин надеялся, что все еще как-то обойдется. С другой стороны, получением меморандума после начала военных действий Сталин хотел показать всему миру, что… мало того, что Гитлер нарушил Договор о ненападении, заключенный между СССР и Германией, он еще и сделал это глубокой ночью, использовав фактор внезапности.

С этим нельзя не согласиться, так как за час до военных действий, да к тому же ночью, трудно предпринять серьезные ответные меры, на что, очевидно, Гитлер и сделал ставку…

Не случайно через несколько часов в радиообращении к народу Молотов скажет: «Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что… германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению Договора.

…Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы…»

Таким образом, строго говоря, Гитлер готов был объявить войну, но собирался сделать это, что называется, по-волчьи, ночью, чтобы, не дав противоположной стороне опомниться и путем переговоров ответить на выдвинутые претензии, уже через час-другой начать боевые действия.

Зачем скрывается этот факт? Разве, если его рассекретить, гитлеровская Германия станет выглядеть порядочнее? Впрочем, однажды и это перестанет быть тайной - и на всеобщее обозрение выставят тот страшный меморандум с пометкой, сделанной, если не ошибаюсь, рукой Молотова, о попытке его вручения за час до начала войны…

Я не знаю, где хранится меморандум, но знаю точно: он есть!

Почему вождь не верил разведчикам?

Собранные мною документы позволяют дать ответ на этот, перессоривший целые поколения историков и политиков, вопрос. Причем Сталин чаще всего действительно не доверял агентам настолько, что относительно одного из них даже написал наркому госбезопасности Меркулову примерно за 5 дней до войны: «Может, послать ваш «источник» из штаба германской авиации к е… матери. Это не «источник», а «дезинформатор». И. Ст.». Между тем этот «источник» под именем «Старшина» не позднее 16 июня 41-го сообщал: «Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время».

Процитированная реакция Сталина на это сообщение окажется понятной, когда ниже я расскажу то, что мне удалось узнать…

Пока же напрашивается вывод: если Сталин не прореагировал даже на такое сообщение, значит, у него был «источник» намного значительнее, и на этот «источник» он отреагировал должным образом тотчас, как только Молотов вечером 21 июня доставил ему экстренную новость из Берлина. Причем отреагировал так, что многие, в том числе и Жуков, сразу обратили внимание на его «явно озабоченный вид».

Заметим, каждый из разведчиков указывал свои сроки и версии развития военных событий. Поэтому у Сталина невольно, как, впрочем, и у каждого из нас, должен был возникать вопрос: «Кому верить? «Корсиканцу»? Зорге? «Старшине»? Или кому-то еще?» Невозможно было однозначно воспринимать все эти крайне противоречивые сведения, в которых даты и направления боевых действий все время менялись, даже исходя от одних и тех же лиц.

Интересно, что эти данные (как будет показано дальше) менялись и у самого Гитлера в зависимости от складывавшихся обстоятельств и от той игры, которую вела против разных иностранных агентов германская контрразведка и геббельсовская пропаганда. Играло свою роль и усыпление бдительности - советские военные постепенно привыкли к постоянным и многочисленным нарушениям границы со стороны немецких самолетов и якобы заблудившихся солдат. Да и сама граница, передвинутая в соответствии с секретным протоколом к «дружественному» пакту Молотова - Риббентропа, толком еще не была оборудована и провоцировала на подобные шаги обе стороны. На этот счет в «Военном дневнике Буденного» есть следующее убийственное признание за несколько часов до начала войны: «Нарком обороны делает оборонительную линию по всей новой границе после 1939 года и вывез все вооружение из бывших укрепленных районов и свалил его кучами по границе»… Чуть погодя Буденный напишет: «Оружие сваленное… попало к немцам, а бывшие укрепрайоны остались обезоруженными».

Казалось бы, самое время перейти здесь к обсуждению тайны личности того, быть может, единственного «источника» немецкой информации, которому так доверял Сталин. Однако сделать это именно здесь не позволяют воспоминания маршала Жукова. И вот по какой причине!

Версия маршала Жукова

Дело в том, что Жуков объясняет причины срочного принятия «сверхсекретной директивы без номера» своим активным вмешательством. Вот как он это делает: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М. А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик - немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М. А. Пуркаев. И. В. Сталин сказал: «Приезжайте с наркомом в Кремль». Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И. В. Сталин встретил нас один. (Кстати, Журнал учета посетителей Сталина в Кремле не подтверждает этой встречи. - Прим. авт.) Он был явно озабочен. «А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт?» - спросил он.

«Нет, - ответил С. К. Тимошенко. - Считаем, что перебежчик говорит правду».

Тем временем в кабинет И. В. Сталина вошли члены Политбюро.

«Что будем делать?» - спросил И. В. Сталин. Ответа не последовало.

«Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность», - сказал нарком.

«Читайте!» - ответил И. В. Сталин.

Я прочитал проект директивы. И. В. Сталин заметил: «Такую директиву давать сейчас преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».

Не теряя времени, мы с Н. Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома…»

Вот такая история была рассказана маршалом Жуковым. Однако среди документов, попавших в мое распоряжение, есть и такой, который, напрочь, опровергает эту жуковскую версию. Таким документом является донесение УНКГБ Львовской области, поступившее в Центр 22 июня 1941 г. в 3 часа 10 минут. В нем говорится: «Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: «…Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах. Как сторонник советской власти, узнав об этом, решил бежать к нам и сообщить».

Я специально цитирую все так подробно, чтобы читатели могли сверить воспоминания Жукова с «Военным дневником Буденного» и с приведенными здесь архивными документами.

Кто сообщил в Кремль, что немцы бомбят страну

Кстати, 10 лет назад в одной из центральных газет я уже приводил документы, из которых следовало, что многие воспоминания маршала Жукова очень приблизительны. И это может иметь плохие последствия, если тот или иной «факт» из его мемуаров будет призван служить доказательством в принципиальном вопросе… Тогда мои выводы восприняли как безответственные слова. Но прошли годы, и исследователи обнаружили уже столько, мягко говоря, неточностей в жуковских мемуарах, что их даже стали называть «Сказки маршала Жукова».

И вот недавно обнаружилась еще одна такая сказка…

Но, прежде чем рассказать ее, хочу заметить, что только те воспоминания можно считать достоверными, которые, хотя бы в главном, совпадают с воспоминаниями других участников рассматриваемых событий и, конечно, не противоречат документам, прошедшим проверку на неподдельность.

Итак, почему очередная история, рассказанная маршалом Жуковым, может расцениваться отныне как сказка? Помните рассказ Жукова, как он с трудом разбудил Сталина и сообщил ему о нападении немцев?! Чтобы вы могли сравнить его с приведенными документами и воспоминаниями других исторических личностей, вынужден и этот его рассказ привести поподробнее. Читаем!

«Под утро 22 июня нарком С. К. Тимошенко, Н. Ф. Ватутин и я находились в кабинете наркома обороны. В 3 часа 07 минут мне позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф. С. Октябрьский и сообщил: «Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов… В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским округом генерал Ф.И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города.

Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.

Кто говорит?

Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

Что? Сейчас? - изумился начальник охраны. - Товарищ Сталин спит.

Будите немедля: немцы бомбят наши города!

…Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин. Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия…»

Итак, по словам Жукова, он разбудил Сталина примерно после 3 часов 40 минут и сообщил ему о нападении немцев. Между тем, как мы помним, Сталин в это время не спал, так как еще между двумя и тремя часами ночи Молотов доложил ему, что звонит посол Германии Шуленбург, чтобы передать меморандум об объявлении войны.

Не подтверждает слова Жукова и шофер вождя П. Митрохин (по другим данным - Митрюхин): «В 3.30 22 июня я подал машину Сталину к подъезду дачи в Кунцево. Сталин вышел в сопровождении В. Румянцева…» Это, кстати, тот самый «дежурный генерал управления охраны», который, по воспоминаниям маршала, тоже должен был еще спать, потому что Жуков разбудит их со Сталиным где-то после 3 часов 40 минут утра…

И уж совсем не оставляет камня на камне жуковских воспоминаний «Военный дневник Буденного»: «В 4.01 22.06.41 мне позвонил нарком т. Тимошенко (и тот и другой находились в это время в наркомате обороны. - Прим. авт.) и сообщил, что немцы бомбят Севастополь, и нужно ли об этом докладывать Сталину? Я ему сказал, что немедленно надо доложить, но он сказал: звоните вы! Я тут же позвонил и доложил не только о Севастополе, но и о Риге, которую немцы также бомбят. Тов. Сталин спросил, а где нарком. Я ответил, что со мной рядом (я уже был в кабинете наркома). Тов. Сталин приказал передать ему трубку… Так началась война!»

Короче говоря, и тут память подвела Жукова по всем статьям… Так что теперь мы имеем полное право, не обращая внимания на «сказки маршала Жукова», довести наше расследование до конца и ответить на вопрос: «Кто мог быть тем «источником», который 21 июня 1941 г. в 18 часов 27 минут точно предупредил Сталина, что ¬война начнется завтра?»...

Мартин Борман работал на СССР?

Все говорит за то, что таким «источником» должен был быть человек из непосредственного окружения Гитлера. Ведь Сталин, судя по всему, получал от Него не только информацию, что называется, из первых рук, но и рассчитывал, что Он в состоянии влиять на самого Гитлера при принятии судьбоносных решений. Думается, у Иосифа Виссарионовича были для этого веские основания и вождь не просто так полагал, что этот Некто сможет удержать Гитлера от нападения на Советский Союз по крайней мере, до 1942 года. Вероятно, Сталин уже не раз имел возможность убедиться в действенности этого своего «источника» (пока будем называть Его так!). Вот и в этот раз хозяин Кремля сразу поверил ему в том, в чем не доверял другим информаторам. Поверил и тут же начал принимать меры!

А вот то, что эти меры, принятые на бумаге, не смогли дойти до вооруженных сил, находящихся на границе, - это особый разговор, касающийся, прежде всего, безответственности военных руководителей (типа командующего Западным военным округом генерала Павлова) и, разумеется, поврежденных средств связи, которые не сумели обеспечить объявление «боевой тревоги», на что заблаговременно нацеливала «сверхсекретная директива». (Впрочем, об этом вы сможете обстоятельно узнать из книги «Как убивали Сталина». В ней, например, документально показывается, что «там, где командующие округами должным образом выполнили ночную сверхсекретную директиву наркомата обороны и под утро 22 июня привели войска в боевую готовность, там немцы долгое время не очень-то могли продвигаться, а кое-где их наступление, как, например, в районе действий Черноморского флота, вообще захлебнулось».)

Да! Получается, у СССР был такой «источник» из окружения Гитлера, о котором знал только Сталин, любивший повторять, что тайна остается тайной, пока ее знает только один человек! Все это, конечно, нуждается в документальных подтверждениях, хотя документов могло и не быть.

Между тем из Журнала учета принятых лиц в кремлевском кабинете вождя видно, что даже нарком НКВД Берия и нарком обороны Тимошенко узнали о том, что война начнется завтра, лишь через 38 минут после Молотова и Сталина! Начальник Генштаба Жуков официально узнал еще позже - в 20 часов 50 минут, а нарком госбезопасности Меркулов, руководивший тогда внешней разведкой, - вообще, можно сказать, в последнюю очередь… Итак, кто же был этот человек, которого мы называем «источник»?

«Источник» - посол Германии?

Кто же тогда мог стать для Сталина «источником № 1»?

Последние годы появились предположения, что это посол Германии в СССР граф фон Шуленбург. Чтобы подтвердить их - нужны были доказательства. И я после долгих поисков нашел документы, которые доказывают, что Шуленбург на самом деле…

Здесь, чтобы быть убедительным для всех, я должен нарисовать картину тех дней глазами германской верхушки. Лучше всего, пожалуй, это удастся сделать путем цитирования наиболее важных мест из рассекреченного ежедневного дневника министра гитлеровской пропаганды доктора Геббельса, который писал:

«16 мая 1941 г. Пятница. На Востоке должно начаться 22 мая. Но это в какой-то мере зависит от погоды…

(Как увидим дальше, даже Гитлер точно не знал, когда все начнется. Откуда же было знать остальным, в том числе и Сталину?! Планы нападения все время меняли погода и всякие неувязки в ходе военных приготовлений. Тем не менее, все-таки было время, позже которого восточная кампания во многом теряла смысл, потому что ее целью было не только собрать урожай, но и успеть до зимы победить Россию. Поэтому таким крайним днем объективно должен был стать один из последних десяти дней июня. - Прим. авт.)

14 июня 1941 г. Суббота. Английские радиостанции уже заявляют, что сосредоточение наших войск против России - блеф, которым мы прикрываем свои приготовления к высадке в Англии. Такова и была цель задумки!

15 июня 1941 г. Воскресенье. Из перехваченной радиограммы мы… можем узнать, что Москва приводит в боевую готовность русский военно-морской флот. Значит, дело там обстоит не так уж безобидно, как это хотят показать…

(Вопреки мнению, господствующему до сих пор, эти слова Геббельса свидетельствуют, что Сталин говорить-то говорил, что не верит, что Германия может напасть на СССР летом 1941 г., однако в действительности принимал необходимые меры!

…Из-за продолжавшейся подготовки нападения на Советский Союз, как уже отмечалось, сам Гитлер не знал точного времени (день и час) начала войны. Поэтому Геббельс за 6 дней (!) до военных действий против СССР записал следующее. - Прим. авт.)

16 июня 1941 г. Понедельник. Вчера… во второй половине дня фюрер вызывает меня в Имперскую канцелярию.

Фюрер подробно разъясняет мне положение: нападение на Россию начнется, как только закончится сосредоточение и развертывание войск. Это будет сделано примерно в течение одной недели. Хорошо, что погода была довольно плохая и урожай на Украине еще не созрел. Таким образом, мы можем надеяться получить его большую часть…

(Итак, даже для Гитлера и Геббельса день нападения продолжает оставаться «днем Х». Геббельс дальше прямо указывает: удар наносим в день «Х». - Прим. авт.)

Мы организуем для себя сырье этой богатой страны. Тем самым надежда Англии уничтожить нас блокадой будет окончательно разрушена… Англия будет повержена.

Италия и Япония получат только извещение о том, что мы имеем намерение в начале июля направить России ультимативные требования. Это быстро станет известным. Чтобы завуалировать подлинную ситуацию, необходимо и далее неотступно распространять слухи: мир с Москвой! Сталин приезжает в Берлин!..

17 июня 1941 г. Вторник. Все подготовительные меры уже приняты. Это должно начаться в ночь с субботы на воскресенье в 3.00. (Вот оно!!! - Прим. авт.)

18 июня 1941 г. Среда. Мы настолько захлестнули мир потоком слухов, что уже и я сам с трудом ориентируюсь…

21 июня 1941 г. Суббота. Вопрос о России с каждым часом становится все драматичнее. Молотов (вчера) попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ…

22 июня 1941 г. Воскресенье. … нападение на Россию начинается ночью в 3.30… Сталин должен пасть…»

(Пометка Геббельса: такое уточнение времени было произведено вчера. - Прим. авт.)

Итак, Шуленбург в Москве мог узнать решение Гитлера о нападении не раньше 16 - 17 июня!.. Тут следует сказать несколько слов о самом Шуленбурге (1875 - 1944). Это был профессиональный дипломат с сорокалетним стажем, успевший поработать еще в Российской империи. Будучи сторонником Бисмарка, запомнил его установку: самыми большими ошибками Германии являются войны на два фронта и война с Россией. С приходом в 1933 г. Гитлера к власти поначалу увидел в нем много общего с Бисмарком и поддержал его. Но чем дальше, тем больше начал убеждаться в страшном лицемерии и гибельности их политики для Германии, особенно начиная с 1939 г., когда он явился одним из инициаторов германо-советского сближения. Назначенный еще в 1934 г. послом Германии в Москве Шуленбург настолько, как говорят исследователи, проникся русским и даже советским духом, что, в конце концов, превратился в откровенного антифашиста и сознательного союзника России. И, дескать, на этой почве стал работать на СССР, с которым связывал свободное (равноправное и могущественное) будущее Германии.

Поэтому делал все, что мог, чтобы избежать войны или хотя бы уменьшить разрушительные последствия на ее первом этапе, считая это «решение Гитлера безумием». В конце концов за участие 20 июля 1944 г. в покушении на Гитлера бывший посол был повешен…

Много писалось, как уже 5 мая 1941 г. Шуленбург тайно ¬предупредил Сталина, что «Гитлер принял решение начать войну против СССР 22 июня»… Приведенные выше документы ставят под вопрос эту версию, явно направленную против тогдашнего советского руководства. Ведь до 16 - 17 июня даже Гитлер не знал точного дня начала войны!!!

Таким образом, собранные мной документы показывают, что Шуленбург на самом деле… «источником № 1» не был!!!

Секрет вождя

Тогда откуда же Сталин узнал точную дату войны? Тупик? Оказывается - не тупик! Если привести все имеющиеся на этот счет документы в систему, то система, подобно таблице Менделеева, ответит на поставленный вопрос следующим образом.

Согласно шифровке, перехваченной советскими спецслужбами, 19 июня 1941 г. посол Италии в СССР Россо направил в МИД Италии сообщение, в котором говорилось, что германский посол в Москве граф фон Шуленбург в строго конфиденциальном порядке сказал ему, «что его личное впечатление… таково, что вооруженный конфликт неизбежен и что он может разразиться через два-три дня, возможно, в воскресенье».

Эта шифровка, естественно, очень скоро оказалась у Сталина. (Были и другие, но эта, судя по всему, оказалась решающей!) И Сталин дал указание Молотову срочно обратиться в МИД Германии для выяснения отношений… Однако, как написал в своем дневнике Геббельс в субботу 21 июня 1941 г.: «Вчера Молотов попросил визита в Берлин, но получил резкий отказ…»

Ответ, судя по всему, пришел на следующий день, т. е. 21 июня. И тогда, получив «резкий отказ», что «это следовало бы сделать на полгода раньше», Молотов понял, что перехваченные слова Шуленбурга уже не предположение, а свершившийся факт. И тут же отправился в Кремль. Когда он вошел в кабинет Сталина, часы показывали 6 часов 27 минут вечера…

Три часа спустя он встретился с Шуленбургом, чтобы еще раз хоть как-то прояснить сложившуюся обстановку. В телеграмме, отправленной после этой встречи в Берлин, Шуленбург сообщал: «Срочно! №1424 от 21 июня 1941 г. Секретно! Молотов вызвал меня к себе этим вечером в 9.30. Молотов заявил следующее. Есть ряд указаний на то, что германское правительство недовольно Советским правительством. Даже циркулируют слухи, что близится война между Германией и Советским Союзом. Он (Молотов) был бы признателен, если бы я смог объяснить ему, что привело к настоящему положению дел в германо-советских отношениях.

Я ответил, что не могу дать ответа на этот вопрос, поскольку я не располагаю относящейся к делу информацией; я, однако, передам его заявление в Берлин».

(Кстати, это уже не первый случай несовпадения записей в Журнале приемов в кремлевском кабинете Сталина с фактическим нахождением там тех или иных лиц. Вот и в этот раз в Журнале указывается, что Молотов был у Сталина с 18.27 до 23.00. Однако, согласно секретной телеграмме в Берлин 22 ¬июня в 1.17 ночи, в 21 час 30 минут 21 июня 1941 г. Шуленбург был принят Молотовым. Иначе говоря, Молотова в кабинете Сталина в это время не было, а если верить Журналу, он оттуда не выходил с 18.27 до 23.00…)

Дальше произошло то, что пишет в своем «Военном дневнике» Буденный: «…21 июня в 19 часов были вызваны Тимошенко, Жуков (начштаба РККА) и я (замнаркома обороны). И. В. Сталин сообщил нам, что немцы, не объявляя нам войны, могут напасть на нас завтра, т. е. 22 июня, а поэтому что мы должны и можем предпринять сегодня же и до рассвета завтра 22.06.41?!

Тимошенко и Жуков заявили, что, «если немцы нападут, то мы их разобьем на границе, а затем на их территории». И. В. Сталин подумал и сказал: «Это несерьезно». И обратился ко мне и спросил: «А Вы как думаете?» Я предложил следующее: «Во-первых, немедленно снять всю авиацию с приколов и привести ее в полную боевую готовность…

Во-вторых, войска погран(ичных) и воен(ных) округов выдвинуть на границу и занять ими позиции, приступив немедленно к сооружению полевой фортификации (и т. д. - Прим. авт).

…За этой линией обороны развернуть резервный фронт, где будут обучаться отмобилизованные дивизии и части, которые производят все фортификационные работы, как на фронте, но резервном.

…Это надо делать и потому, что пр(отивни)к уже стоит на нашей границе в полной боевой готовности, выставив многомиллионную армию, армию - уже имеющую боевой опыт, которая только ждет приказа и может не дать нам отмобилизоваться».

И. В. Сталин сказал, что «Ваши соображения правильные, и я беру на себя поговорить по вопросу авиации с комвойсками округов, а наркому и штабу дать указания округам».
«Вы знаете, что у нас сейчас делается на границе?» Я ответил, что нет, не знаю…

Оказывается, …нарком обороны делает оборонительную линию по всей новой границе после 1939 года и вывез все вооружение из бывших укрепленных районов и свалил его кучами по границе и там же на границе работало свыше миллиона людей (рабочая сила), которые в большей своей части попали к немцам, оружие, сваленное также попало к немцам, а бывшие укрепрайоны остались обезоруженными.

После этого обмена мнениями т. Сталин попросил собрать Политбюро… И. В. Сталин информировал Бюро, что при обмене мнениями выяснилось, что у нас нарком обороны и штаб вопросами обороны занимаются поверхностно и необдуманно, и даже несерьезно.

Тов. Сталин предложил «образовать особый фронт, подчинив его непосредственно Ставке, и назначить Буденного командующим фронтом»…

Я после принятых решений на Политбюро ЦК ВКП(б) пошел прямо к себе на работу…»

Николай ДОБРЮХА