Тамара пошла и статью и лицом, а главное характером в свою матушку, которая и по жизни была командиршей тишайшему капитану 1 ранга Адрианову. Мужу она карьеру сделала по меркам советского времени головокружительную.

Тамара родилась уже в Ленинграде, куда чета Адриановых перебралась из самого страшного места на Северном флоте – "Гремихи" уже через два года службы. Далее Ленинградская военно-морская база и скорые командирские погоны Ижорского арсенала, а затем и теплое место на кафедре вооружения военно-морского училища им Фрунзе. Приемы в карьерном росте супруга совершенствовались постоянно: от легкого флирта с начальством при проведении праздничного застолья, постоянного заседания в женсоветах и до написания докладов о преимуществах советского строя, на которых обязательно присутствовала высшее политическое руководство соединения, базы или училища.

Дочь капитана 1 ранга Адрианова зацепила будущего мужа на танцах в военно-морском училище, где ее отец к 50 годам заведовал кафедрой. Курсанта звали Слава Сухобреев с "совершенно дурацкой", по мнению будущей тещи, для морского офицера фамилией. В ЗАГСе курсант четвертого курса Сухобреев уже стал Адриановым. Через год, как и положено, с появлением на свет Артемки молодая семья разрослась до обычной флотской семьи в составе трех человек. Необычным был только факт, что прибыло семейство к первому месту службы в составе 4-х человек: двухлетним Артемкой, красавицей Тамарой с самым обыкновенным лейтенантом и его необыкновенной тещей.

Жена "товарища первого ранга" Адрианова докучала лейтенанта до тех пор, пока он не отдал распоряжение начальнику КЭЧ выделить Адрианову однокомнатную квартиру. На что начальник КЭЧ – капитан Дзозиков тихо поинтересовался у начальника медицинской части о состоянии здоровья командира базы. Тот ему ответил примерно в таком духе, что молодняк совсем "обурел" и служить приезжают уже с тещами, а отсюда и возможные расстройства здоровья у самого капитана 1 ранга Дуба – командира базы. Адриановская теща была клоном жены Дуба, который благоразумно решил уступить в малом, чтобы не проиграть в большом. Командир базы только что закончил академию тыла, и стратегию и оперативное искусство, как науку, еще не успел забыть.

Получив полный инструктаж от матери о точках карьерного роста лейтенанта Адрианова, Тамара осталась с Артемкой вдвоем ждать Славу, который ушел в море уже на следующий день после появления мамаши в кабинете Дуба. Остальные молодые лейтенанты: Понамарь, Фима и Старов, которым дали на холостяцкое обустройство целых две недели "радовались за друга" под довольно приличное пиво, полагая, что спешный выход в море "зеленного по меркам службы лейтенанта" и знакомство его тещи с командованием – явления одного порядка. Друзья забегали иногда к Тамаре, помогая обустраивать ее счастье в отдельном семейном гнездышке, которое "по понятиям и флотской традиции" полагалось лейтенантам, с той лишь разницей, что к тому времени они становились капитан-лейтенантами. Молодые семьи жили по две, а то и по три семьи в одной квартире года 3-4. Все зависило от того, как пара переносит "тяготы и лешения воинской жизни".

Возвращение Славы Адрианова совпадало с его днем рождения, поэтому Тамара, следуя наставлениям мамы о тактике карьерного роста, решила обставить все с размахом, пригласив в гости капитана 1 ранга Дуба с женой и начальника политотдела с супругой, намекнув, что возможно к этому событию подъедет из Питера и мама. Дуб, узнав об этом, вызвал в кабинет "начмеда" и после двухчасового совещания, согласившись доводами доктора, запил в растерянности таблетку от давления шилом (чистый спирт – фл. слэнг) из графина, который держал в командирском сейфе.

Друзьям Славы пришлось не только мотаться в город за продуктами, но и вывернуть карманы на обустройство грандиозного стола, отдав последнее из причитавшихся подъемных. Стол получился царским, и мог украсить прием Главкома ВМФ СССР.

Наконец Слава вернулся "с морей" с опозданием на свой день рождения на трое суток, но это уже не имело значения для утвержденного по телефону великой тещей плана начала карьеры. Сама мамаша Андрианова к тихой радости Вячеслава приехать не смогла, но хитрая Тамара не сообщила об этом супруге командира базы, и потому Петр Андреевич Дуб и его жена – директор школы военного городка прибыли, как и полагается командирской чете, в установленное регламентом время.

Неожиданный факт присутствия самого командира базы на дне рождения молодого лейтенанта породил множество слухов: от родственных связей семьи Адриановых с одним из членов ЦК КПСС, до пикантных подробностей шалостей командующего флота в его лейтенантскую пору в Гремихе, а отсюда и появление на свет незаконнорожденной красавицы Тамары.

Фрида Романовна была не только руководителем школы – центром культуры поселка, но и литератором по призванию. Для нее кроме дома и школы, поэтические вечера в Доме офицеров являлись необходимым атрибутом власти, где она могла заткнуть за пояс "неуч-выскочку" – первую леди соединения, саму жену адмирала. Любое застолье для Фриды превращалось в очередной творческий замысел, поэтому молодым лейтенантам пришлось учить стихи и для Адриановского дня рождения в соответствии с монтажом и литературной обработкой самой Фриды. Репетиции она любила проводить с молодыми лейтенантами по выходным, когда супруг уезжал на охоту или рыбалку. Поговаривали, что она допускала и "маленькие шалости". Но на то и закрытый гарнизон, чтобы давать повод посудачить, пусть ради скуки. Флот силен традициями, поэтому, почему бы и нет?!

Как и предполагалось, новации регламента в посещении "звездной семьи Адриановых" были не совсем удачными. Молодая часть офицерского корпуса была на Славкиных именинах слишком зажатой высоким присутствием, а само "высокое присутствие", понимающее идиотизм положения, помалкивало и налегало на "оливье", показывая, что рот занят и "оно" не намерено расточать любезности в адрес именинника. Не спасали и стихи Михаила Светлова.

Старов пытался после коротких тостов за сослуживца и его семью брать в руки гитару и рычать под Высоцкого, но, столкнувшись с неодобрительными взглядами Томы и Фриды, умолкал, так и не "Пропев до конца…" Продекламировав свою часть монтажа, Фима с Понамарем убегали на кухню, якобы покурить; но Старов, стиснутый с одной стороны упругим бедром жены начальника политотдела, а с другой – тощими мощами жены капитана Дзозикова тоскливо думал о "свободных друзьях", прикладывающимся "втихаря" в этот момент к горлышку стальной шильницы. Именинник сидел во главе стола и, не зная как себя вести, изображал внимание по поводу идиотских рассуждений быстро набравшегося доктора о возможности в скором будущем участия в "автономках" на подводных лодках и женщин. Так в мучениях для всех прошел час. К ужасу хозяйки, Фрида Романовна недовольная застольным поведением некоторых молодых девушек, налегающих на "сухое", что-то нашептывала на ухо довольному Дубу. Ситуация усугублялась треском отбойных молотков и тарахтением экскаватора во дворе.

Праздничное застолье спас Артемка. Он ввалился в комнату с улицы в вымазанном глиной комбинезоне. Чумазая мордашка корчила милые рожицы. На ходу, срывая шапку с голубым, как и у комбинезона, помпоном, сбросив мокрые и грязные варежки под ноги, он звонко закричал, не обращая никакого внимание на гостей: "Писить, мама. Быстро, писить!"

Начал разговаривать Артемка рано, и к своим 2,5 годам говорил настолько чисто с изумительной дикцией, что на обыденные расспросы: "Сколько Вашему" – вызывал у соседок удивление и определенное недоверие, тем более, что был не по годам здоровяк.

Перед тем, как быть выпровожденным на улицу, Артемка вбежал к гостям. Фрида Романовна, наклонившись мощным торсом к симпатичному мальчугану, засюкала и спросив традиционное: "Как нас зовут" – была в неописуемом восторге от услышанного на чистом русском, а не тарабарском младенческом: – Артем!

– Боже правый, каков адмирал! – стол дружно поддержал восторженную реплику жены командира базы. Сам командир перестал жевать и пересел на место Старова поближе к малышу.

– Офицером будешь, как отец?! – Старший Адрианов гордо созерцал за происходящим, спинным мозгом чувствуя, что пронесло и праздничный обед спасен.

– Нет, футболистом – хоккеистом! – Под восторженные аплодисменты закричал Артемка, принимая игру взрослых.

– Ты на улочку пошел?! – Вопрошала довольная Фрида. Кудрявая головенка с глазами – озерами качнулась в знак утверждения ласкового вопроса, и толстенький палец оказался в носу.

– Пальчики уби-раем, – Фрида Романовна запела, – И рассказыва-ем, что мы видели на детской площадке, – нежно отстраняя от красивого личика маленькую ручонку, как любят говорить женщины: "в перевязочках". Карапуз спрятал руку за спину и громко сказал:

– Видел, яму зарыли на Х….!

Стол замер и тихо выдохнул, правда пьяный доктор озвучил чуть громче три русские буквы, на которые матросы, работающие во дворе, зарыли яму. Гогот сотряс комнату. Артемка, подхваченный сильными руками восторженного капитана 1 ранга Дуба полетел под потолок. Фрида Романовна, вмиг ставшая похожей на Фаину Раневскую, весело смеялась, откинувшись на спинку дивана. Ошарашенная выходкой сына, Тамара бессильно опустилась на стул. Артемка бултыхался в руках Дуба, "где-то там наверху" и заливался весельем.

Старов понял, что малыш разрушил в секунду стену, разделяющую молодые семьи и семьи, состоявшиеся в этих суровых северных буднях. Он тот самый, ради которого нужны атомные подводные лодки и дальние походы! Артемка – центр вселенной, вокруг, которого крутится этот сложный мир взрослых с их извечными вопросами карьеры и сурового советского быта военных городков.

Отпущенный на свободу, Артем под первые в своей жизни овации, убежал на улицу к большим "пацанам" и одиноким пенсионерам – в едином порыве, радующимся, что яму во дворе успели зарыть, правильно ("до лютых северных морозов").

Глубоко за полночь неслась дружная песня "о таящем в тумане острове" над двором с облезлыми домами и летела до того самого острова Рыбачьего. Дуб на кухне с Понамарем и Славой "пригубляли" из фляжки со спиртом и дымили "Родопи". Тамара укладывала поудобнее подушку под голову доктора, крепко спящего под морские песни. Фима взасос целовался в ванной с женой капитана Дозикова, а сам капитан лазил на корточках с восторженным Артемкой и тарахтел, играя на паласе в экскаватор, который изображал лейтенант Старов.

Жизнь молодых лейтенантов, благодаря Артемке Адрианову, налаживалась. Старшего лейтенанта Слава получил в отличие от Понамаря, Старова и Фимы, на три дня раньше, но все равно праздновали через год все вместе в присутствии высокого начальства. Может быть потому, что чете Дубовых понравились молодые лейтенанты выпуска 1978 года, а может и потому что Славкина теща приехала к столь значимому для нее событию.

Сереге дали звание майора. Прежде у него такого звания не было, а теперь есть, он сидит, не знает, как быть. До самого вечера мучился вопросом, выпить ему на радостях, или не пятнать честь старшего офицера хотя бы в первый же день. Самое противное, что уже и пить-то не хочется. Страшные вещи делает армия с людьми.

Серега пришел со службы домой, Оля открыла ему дверь, смотрит - стоит муж, трезвый, задумчивый и уже майор. Жизнь офицерской жены полна неожиданностей, утром просыпаешься рядом с капитаном, а вечером в дом заваливается майор. Непонятно, как при этом чувствовать себя порядочной женщиной. Оля впустила Серегу в дом, потрогала лоб, говорит:

Ты почему такой трезвый, ты не заболел?

Жену российского офицера легко напугать, она быстро привыкает к тому, что муж дисциплинирован и предсказуем. Трезвость без повода - симптом тревожный, такое кого угодно заставит нервничать. Серега, конечно, человек приличный и пьет мало, но всему ведь есть свои границы.

Жизнь офицерской жены никогда не была легкой. В истории можно отыскать массу примеров. Какие-нибудь парижанки из средневекового Парижа, должно быть, собирались иногда на девичник и жаловались друг другу на мужей.

Мой-то, представляете, - говорила одна, - подрался вчера с гвардейцами кардинала! Я до ночи кровь с камзола отстирывала, а потом еще дырки зашивала. Говорю ему: «Можно поаккуратнее с камзолом? Мог бы постараться не натыкаться на каждую шпагу. Тебе-то что, отлежишься и пойдешь снова драться, дуэлянт хренов! А я что, белошвейка тебе?»

А подруги понимающе кивали, говорили ей:

А он что?

А он что?

А что он?.. Наврал какую-то чепуху, курам на смех. Секретное, мол, задание, государственная тайна! Пули свистели над головой!.. Как обычно, все вокруг канальи, он один д’Артаньян. Я потом у него в карманах порылась, а там у него знаете, что?.. Алмазные подвески, вот что! Точно вам говорю, девочки - к бабе ездил.

Подруги тогда сочувственно качали головами и жалели офицерскую жену.

А женам печенегов приходилось и того хуже. Какой-нибудь лейтенант-печенег запросто притаскивал из-за границы очередную молодую жену. Приводил ее в дом, и говорил первой жене:

Знакомься, дорогая, это Маша, она будет жить с нами.

Уж лучше подвески, честное слово.

Сейчас, конечно, стало проще. Офицер нынче пошел уравновешенный, рассудительный. Ему подавай пенсию за выслугу и квартиру от государства, а всякие Лондоны с подвесками ему даром не сдались. По выходным офицер ходит в театр, а когда ему дают майора, уже задумывается: выпить ему на радостях, или сделать печени приятный сюрприз.

Серега в дом зашел, жену поцеловал, собаку выгулял, ужин съел, потом позвонил мне. Рассказал, как они с Олей ходили в выходные в театр на «Ромео и Джульетту». Очень поучительная история, между прочим.

Люди не врут, нет повести печальнее на свете. Ромео был, кажется, под кайфом, что-то все время бубнил себе под нос, глупо таращился на свою любимую Джульетту, словно не мог решить, то ли она брови выщипала, то ли у нее в прошлый раз был нос с горбинкой. Его пылкая влюбленность была такой неубедительной, что публика заподозрила интригу, уж не решил ли режиссер сделать из Ромео альфонса и брачного афериста. Ко второму акту этот Ромео так всех утомил, что, когда он наконец умер, зрители кричали «Браво!» и требовали умереть на бис. Это был единственный момент в спектакле, который всем хотелось запомнить.

Торчок какой-то, а не Ромео, - сказал Серега. - Уши врастопырку, глаза бегают. В армию бы его призвать, мы бы тут сделали из него человека. Может, даже до капитана дослужился бы.

Понятное дело, боевому офицеру Российской армии никакие Капулетти не посмели бы перечить, отдали бы Джульетту в жены, как миленькие. Он увез бы ее куда-нибудь в Калугу или в Калининград, по месту службы. По выходным ходили бы в театр, ждали квартиру от государства. Джульетта остепенилась бы, пошла работать бухгалтером в ЦУМ, собачку завела. Временами, конечно, жаловалась бы на Ромео:

Мой-то вчера, после службы, опять умотал в кабак с дружбанами. Пришел за полночь, весь китель измят, пуговицу оторвал где-то. Я ему что, белошвейка, каждый раз китель чинить?..

Но все равно, куда она без него? Офицерская жена своего офицера не бросит. Любит она его.

Одно плохо, иной раз просыпаешься рядом с капитаном, а вечером к тебе заявляется уже майор.

И как при этом чувствовать себя порядочной женщиной?..

Непонятно.

о

Вот оно, женское счастье…

Регистрационный номер 0089599 выдан для произведения:

Молоденькая, красивая, юная жена офицера, только окончила пединститут, мне едва стукнуло двадцать два года. Мы приехали на границу, в часть мужа. Кругом леса, природа щедра и прекрасна, "воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка", но глушь - страшная! Пойду преподавать в гарнизонную школу, обязательно пробью себе место, не то помру с тоски! Супруг мой - довольно симпатичный, добрый и надежный человек. Несколько мягкотел, подружки называли его "тюфячок", но я плевать хотела на их характеристики - проживу жизнь за ним, как за каменной стеной. Глядишь, еще и генералом станет!

Первый день в гарнизоне начался бурно и хорошо. Нас приняли тепло, радушно. Как сейчас помню: идет подготовка к празднику, и мы, бросив вещи в отведенную нам комнатку в офицерском доме, с удовольствием включаемся в веселую кутерьму. Среди новых товарищей есть один молодой офицер, он сразу бросается в глаза: молод, но уже отягощен жизненным опытом, высокий, красивый брюнет с умопомрачительными голубыми глазами. Редкое сочетание! Он тоже посматривает на меня украдкой, но очень часто, я все время натыкаюсь на его взгляд. В огромных аквамариновых глазах - восхищение и плохо скрытая страсть. Мы не говорим друг другу ни слова, он много смеется, сыплет анекдотами и кажется без причины возбужденным.

Мной вдруг овладевает непонятное волнение. Наконец все садятся за стол, народу много, весело. На празднике присутствует странная семейная пара: многоопытный генерал и его кокетливая молоденькая женушка, легкомысленно стреляющая глазами, как в тире, по всему обилию местных молодых офицеров. Видать, надоел убеленный сединами муж! Они - почетные гости. Здо рово! Музыка, молодежь! Может, здесь не так уж и скучно, как я думала? "Все равно пробью место преподавателя!" - поручилась самой себе.

Начинаются танцы, и моего мужа вдруг приглашает юная генеральша. Почему из всего разнообразия молодых интересных мужчин она выбрала именно его, до сих пор остается загадкой. Брюнет-офицер сразу подходит ко мне и молча роняет голову на грудь. Скромно потупив глазки, я иду с ним, а сердечко начинает отплясывать чарльстон. У нас происходит такой разговор.

ОН: "Может, давай сразу на "ты"?"

Я (кокетливо): "Да мы вроде на брудершафт не пили..."

ОН (улыбаясь): "Намек понятен."

Мы очень близки, его горячая рука слегка дрожит на моей талии.

ОН: "Давай встретимся! Ты можешь прийти, когда твой муж уснет? Я буду ждать хоть до утра на том самом месте, где слияние двух рек."

Мне известно место с таким названием. Его нам с мужем показали, как единственную гарнизонную достопримечательность.

Я: "Хорошо! - спохватываюсь. - Впрочем, нет! Почему мне надо бежать по первому твоему зову?"

ОН: "Понимаешь, жизнь быстротечна. Нельзя тратить время на всякую чепуху, если убежден в правильности решения, как я сейчас!"

В его словах - намек на опасную службу, и я чувствую - он ничуть не рисуется, просто объясняет причину своей несдержанности.

Я: "Для такого легкомыслия нужны очень веские основания, согласись!"

ОН: "Да, конечно! Ты мне очень понравилась, более того, я влюблен в тебя, влюблен до чертиков... Сразу понял, едва увидел тебя! Как считаешь, любовь с первого взгляда - достаточно веское основание?"

Я: "Не знаю... Для такого опытного сердцееда, как ты, новая офицерская женушка - лакомый кусочек... на одну ночь. Я так не хочу!"

ОН: "Очень плохой намек, Катюша, но, пожалуй, справедливый. Все же поверь мне, поверь на свой страх и риск, мне есть, с чем сравнивать! Твое лицо, и улыбка, и легкая нежность слов... Все в тебе - жизнь, мне трудно объяснить... "Лакомый кусочек" - не о тебе сказано, скорее, о генеральше. А ты - единственная женщина, которая мне нужна, за твоими ресницами - тайна! Но пока я могу предложить только свидание на фоне бушующей воды, пока только ночь под звездами. Придет день, и я завоюю тебя, вскружу голову, уведу от мужа! Ты - моя и ничья больше, и с этим добрым парнем не останешься, так и знай!"

Я (трепеща): "Ты романтичен..."

ОН: "По отношению к тебе - да... Так ты придешь?"

Шепот его - дрожащий, дыхание - жаркое. Уста офицера почти касаются моего уха, отчего оно воспламеняется и становится багровым и горячим. Я еле сдерживаюсь, чтобы не обвить его шею и не прижаться к суровой жесткой линии губ красавца своими пухлыми, накрашенными аля Мэрилин Монро, губами.

Весь вечер офицер не сводит с меня глаз, ни с кем больше не танцует, наблюдая, как я неуклюже вальсирую с подвыпившим мужем. Перед уходом незаметно шепчет: "Я жду тебя, Катюша!" Мне известно его имя - Петров Юрий, и он холост. Впрочем, мне плевать, пусть одна ночь, да моя, а там хоть двадцать лет тоски - все едино! Щекочущее волнение владеет моим существом, меня трясет, как в лихорадке. Сомнений нет - влюблена! Думала, уже никогда не потеряю голову! Вот и припекло!

Мы с мужем приходим домой, и он начинает неловко домогаться меня. Супруг изрядно пьян, дышит в лицо живой водкой. Я слабо отвечаю на его ласки, стараясь не вызвать подозрений, но он засыпает прямо на мне, так ничего и не сделав. Осторожно переваливаю размякшего парня на спину, выжидаю ещё минут десять. Выхожу из дома, на мне летнее платьице, сверху кофтенка, волосы распущены и растрепались от легкого ветерка, мокрая трава хлещет по ногам. Быстро бегу через поле к реке. Вот оно, то самое место, где встречаются два потока, текущие в разные стороны, но навстречу друг другу. Потрясенная вода образует здесь бурную воронку, прямо над которой построен мост. Смотреть сверху на водоворот и заманчиво, и жутко.

Офицер ждет на мосту, в его руках - бутылка шампанского (мы ведь на брудершафт не пили) и букет полевых цветов. Я приближаюсь медленно, мы смотрим в глаза друг другу, сходимся, и он обнимает меня. Его сильные красивые руки заняты, но все тело стремится мне навстречу... Никто никогда так молча и красноречиво не давал мне понять о своей жажде, никто никогда не обольщал так яростно и откровенно! Я таю, теряю над собой контроль, и цветы, и шампанское летят в пучину вод; мужчина подхватывает меня на руки и несет на другой берег. Там, в копне сена, под звездным небом мы проводим первую ночь любви. Лети все к черту! Его поцелуи сводят с ума, его погружения потрясают, его горячие признания завораживают! Я мечусь, как в агонии, шепчу безумные слова, смеюсь и рыдаю одновременно... Пусть никогда не наступит утро!!!

Домой прихожу на рассвете потрясенная, усталая, обессиленная и под нетрезвое похрапывание мужа горько плачу до полной немоты. Не могу поверить: ОН любил меня, обладал мною, не хочу поверить: больше в моей жизни такого не повторится!!! Засыпаю, всхлипывая... Утро будит солнечным светом и стуком в дверь. Супруг, кряхтя с перепоя, идет отпирать, а мне не хочется открывать глаза, не хочется растерять последние остатки счастья.

"Катюша, собирай вещи, я за тобой!" - вдруг слышу до боли родной голос. Он, Петров Юрий! Не помня себя, вскакиваю, бормоча: "Да, да, да!" Со стоном бросаюсь ему на шею.

"Решил вот не ждать удобного случая, не искать благоразумных решений, не лгать! Не хочу, чтобы ты и дня прожила не со мной! " - восклицает мой возлюбленный и тревожно перебивает себя: "Девочка моя, выйдешь за меня замуж?"

" Да, да, да!" - как заведенная твержу я. Собираю вещи под растерянным взглядом того, кто ещё вчера считался моим мужем. Но я-то знаю, кто мой настоящий суженый!

Порицание, осуждение, обвинения в аморальности, людские сплетни мы с Юрием вынесли и пережили, не шатаясь. Бывший муж начал пить с горя. Под Новый год, когда мой любимый вернулся из командировки, он снова повел меня на наше место. Мы бросили в водоворот бутылку шампанского, отпив по глотку. Бережно укутав мои бедра овчинным тулупом, Юрий овладел мной прямо на мосту, и мы зачали наших мальчиков, Володю и Ярослава. Он сказал тогда: " Как не замерзнуть этим бурлящим водам, так никогда не иссякнуть нашей с тобой любви, моя Катюша!" Юрия снова выслали из части в закрытый гарнизон, затерянный в глухой тайге. Отправив его, полковое начальство надеялось примирить меня с супругом. Но я-то знала, кто мой настоящий и единственный муж!

Продолжала жить в комнате офицера Петрова, преподавать в местной школе (добилась-таки своего) и сгорать от любви. Настала пора идти в декрет, и мы наконец-то получили разрешение на брак. Попытка разлучить нас, воспрепятствовать "аморалке" и "сохранить ячейку общества" с треском провалилась. Только когда пупок мой полез на нос, командиры поняли: у нас все серьезно! Юру спешно вернули из дальней командировки, опасаясь, как бы я не родила соломенной вдовой. Говорят, решающее слово в нашу защиту сказал тот самый вышеупомянутый генерал, наверное, тоже намыкался, рискнув жениться на своей молоденькой птичке.

Петрова я не видела пять месяцев и, когда он вернулся, с трудом узнала. Родное лицо рассекал толстый рубец, а волосы совсем поседели! Но его огрубевший облик не стал менее красивым. Как я любила его тогда! Юрий сказал, будто поседел от тоски по мне и нашему ребенку, но я ему не поверила. Снег в волосах - ещё куда не шло, но шрам... Проплакала всю ночь.

Вскоре у нас родились близнецы, Вовка и Славик. Событие торжественно отмечала вся часть. Даже бывший муж простил меня и принес подарки для мальчишек.

Гарнизоны, дальние и ближние. Границы, северные и южные. Служба и учительствование. Дети и друзья-сослуживцы. Такова наша жизнь в нескольких словах. Порой приходилось нелегко, но я ни минуты, ни секунды не жалею! Мы с Юрием до сих пор тоскуем по тому прекрасному месту, слиянию двух рек, оно ведет нас по жизни... Водоворот, где кипит и пенится вода, мост и стог сена на противоположном берегу... Сбывшаяся мечта, сказка наяву!

Мальчики наши абсолютно разные, как те два потока, над которыми мы их зачали. И все же, Владимир и Ярослав, хоть и плывут в противоположные стороны, но навстречу друг другу. Верю, когда-нибудь жизнь примирит их. У них непростые взаимоотношения, разные характеры и пристрастия, но начало одно - мост над бурными водами!"

Несколько лет спустя в дневнике появляется новая запись: "Мы давно не скитаемся по гарнизонам, осели в N , на родине мужа. Мальчики стали совсем взрослыми, ищут свои пути в жизни! А мы с Юрием все также любим друг друга, все также мечтаем вырваться туда, к нашему месту. Взглянуть на водоворот, вспомнить себя молодыми и влюбленными. Может, тогда снова вернется наше юное счастье..."

Многоточие, очаровательный недоговор, нелогичная надежда... Больше в дневнике нет ни слова. Видимо, с тех пор ей нечего было написать. Все здесь, любовь и жизнь.

Вот оно, женское счастье…

Ещё в школе Юлька стала меркантильной сукой, её абсолютно не интересовали сверстники. Ей, как она говорила, с ними неинтересно, поговорить, мол, не о чем. Хотя самой, если палкой по голове стучать, будет оглядываться, и спрашивать: «Где это стучат?». Любила, знаете ли, по клубам пошляться со ста рублями в кармане, на такси домой. Подружки у нее такие же были, помню пытался к одной подкатить, так она мне заявила, что мужчина без машины - не мужчины. Я потом вспомнил про это, когда на встречу выпускников на Лексусе приехал, вот это глаза у нее были. Если бы узнала, что Лексус не мой, расстроилась бы, наверное.

Рассказ-то, собственно, не про нее, рассказ, про Юльку, после школы поступила она в медицинскую академию, потом вроде отчислилась, сказала, не хочет шесть лет учиться, чтобы потом пятнадцать тысяч зарабатывать. Ушла в экономическую шарагу какую-то. Я уже и не помню где я в то время был, по-моему, завербовался после армии в экспедицию, на крайний север, кажется, не суть.

Встретил я в аэропорту как-то Димку, одноклассника, он и поведал мне замечательную историю о том, что Юлька осела где-то в Новосибирске и мечта её частично исполнилась, стала она санитаркой в больнице. Рассказ этот я забыл буквально через пять минут, я о своих буровых установках думал, оборудование нежное, а грузчики пьяные, как бы чего не случилось.

У меня есть друг Славик. 1964-го года выпуска. То есть, рождения. И заканчивал он в свое время ХВВАУЛ. Для тех, кто не в курсе, то это Харьковское Высшее Военное Авиационное Училище Лётчиков. Выпускался на МиГе-21. За его характерный вид данный девайс среди летунов получил стойкое прозвище «балалайка». Потому что крыло у него треугольного типа.

Осень начала 80-х. Все студенты-курсанты помогают колхозникам убирать урожай. Ну, и этих архаровцев тоже запрягли на уборку. Приехала с утра рота курсантов, выслушала задание председателя колхоза: «Копать отсюда и до ужина» и уныло принялась за вскапывание.

А надо сказать, что одна из полётных зон располагалась как раз неподалёку от поля данного колхоза. И рота курсантов, вместо того, чтобы копать, стояла в мечтательно-тоскливых позах, оперевшись на лопаты с тоской задирая головы, и смотрела как резвится в небе «пара» МиГов-21 (тогда был день полётов). В итоге было принято гениальное решение...

Произошло это в Москве, в академии имени Дзержинского (ныне Петра Великого). В теплую, темную летнюю ночь начальник третьего курса, будучи дежурным по академии, решил прогуляться вокруг территории Дзержинки...

Вдруг... Чу! Что за странный посвист раздается? Ринувшись на звук, он узрел следующую картину... Курсант, явно возвращающийся из самохода, медленно левитировал вверх вдоль казарменной стены. Порядком охреневший офицер подкрался поближе и увидел, что нарушитель на самом деле поднимается на веревке с привязанной к ней перекладиной (наподобие тарзанки), которая резво втягивалась в окно четвертого этажа...

Что делать? Налицо вопиющее нарушение дисциплины! Кричать бесполезно - только быстрее втянут сослуживца в окно. В силу темноты и того, что обозрению выставлена только филейная часть тела, опознать курсанта также не является возможным... Рассудив, что, судя по скорости поднятия бойца, действия его соратников весьма слаженны, а значит дело поставлено на поток, нач.курса предпринял гениальное, на его взгляд, решение - брать с поличным!

Выждав для конспирации минут десять, он подошел под окно и "громко и четко" воспроизвел посвист курсанта. Менее чем через минуту "карета была подана". Офицер аки гордый птах уселся на жердочку и подергал веревку - мол, тяните... Вознесение началось...

Броня, тксссть, крепка, а у высоких берегов Омура - Чисавые Родины стоятъ. И тишина...

Это все я написал чиста чтобе не набить три строки по-настоящему нехорошего мата, после которого лучше час не курить и минима часа три непитаццо. Истенно говорю Вамъ: готовьтесь кормить чужую армию, громадянчеги.

Я отслужил положенный нынче год. на дальнем востоке, попал в ВДВ. не совсем туда, куда собиралсо, но всё равно неплохо. Решил накатать компактный доклад о нынешней арьмии, "служба глазами младшего сержантика-срочника". Вдруг пригодится?

Главное впечатление от армии - стало значительно мягше. Всё, о чем рассказывали более зрелые знакомые, хапнувшие "той самой", ещё Советской Армии, никак не может сравниваться с детским садом, который мы имеем сегодня. Куча непонятных гражданских тёток, психологов, врачей, сотрудников прокуратур окружают юные стада и постоянно лезут к солдатикам с вопросами типа: "Нет ли температуры?", "Не обижают?", "Как настроение?". Главная движущая сила любой нормальной армии, звездюлина, нынче проявляется лишь втихую, вполсилы и как-то серенько. При мне двоих ребят-срочников отправили на 4 мес в дизель за (!) леща (пощёчину) вновь прибывшему из учебки капральчику при спросе за невыполнение приказа. Один звонок маме на гражданку, и у любого солдата или офицера могут возникнуть серьёзные проблемы. Один знакомый юрист рассказывал, что в подобных делах доказательства не особо важны, главное - заява.

Рассказ от третьего лица, достоверность гарантирована, так как рассказчик был весьма серьёзный человек и занимал к тому же ответственный пост. Повествование услышано им лично из уст одного из старших офицеров связи, который служил тогда на стройке века БАМе. Дело происходило тогда ещё в Ленинграде в начале 80-х.

В то время этот офицер, будучи ещё старшим лейтенантом, проходил учёбу в военной академии войск связи, где обучались не только граждане Советского Союза, но и из других соцстран того времени. Конечно, учились в основном молодые ещё мужики, которые своё свободное время проводили в различных развлечениях, а времени было достаточно, так как и денег.

Частенько свой досуг молодые офицеры проводили в ресторанах, как наши, так и офицеры из других соцстран. Как-то собралась у них интернациональная кампания и, как это водится, после принятия N-ых доз спиртного зашёл у них спор насчёт выпивки. Немцы стали утверждать, что русские не умеют пить водку - и это очень сильно задело наших офицеров.

В далекие застойные годы приехала на традиционную весеннюю (осеннюю) проверку в мотострелковый полк, базирующийся вдалеке от цивилизации комиссия, собственно для проверки этого же славного пехотного полка. Поскольку удаленность полка от руководства была значительной и очагами культуры гарнизон не был обременен, то и времяпрепровождение большинства офицеров в свободное от службы время было до банального простым. Примерно как в анекдоте: "Почему пьете? - потому, что она жидкая, а если бы она была твердая - я бы ее грыз!"

А тут проверка. Нужно отметить, что любая проверка начинается со строевого смотра всей воинской части, выходят в полной экипировке даже все хромые, косые и прикидывающиеся, за исключением внутреннего наряда.

Юный дикорастущий полковник - председатель комиссии с помощниками осматривает подразделения полка проверяя портянки, нижнее белье, шанцевый инструмент, содержимое и комплектность вещевых мешков солдат и тревожных чемоданов офицеров. Все как всегда - рутинно и до хруста в спине достало. И тут проверяющий не верит своим глазам.

В армии я не был, поскольку был студент. Так, разве что - на военке. А военка - она военка и есть. Чтоб приобщиться к общему героизму народных масс. Под занавес - когда учеба уже кончилась, а дипломов еще нет - случились сборы. В энском авиационном полку. Там такие большие самолеты. Типа аэробусов. Только для десанта. Ил-76, кто знает. Я согласно ВУС - штурман. Хотя, какой из меня штурман - одно расстройство. Студент. Но пришлось.

Кормили знатно. Это обнадеживало.
Голубой карантин называлось. В том смысле - для летунов.
Обмундировали. Портянки. Сапоги - в самый раз. Гимнастерка большеватая.
Размера на три. Или пять. Времен немецкой компании. Почти новая - совсем без дырок и без погон. Для «партизан». Напоминало игру «Зарница». Была такая у пионеров. И я в ней - как есть «партизанский штурман». В зеленой форме. Потому как летун.

Эту совершенно невероятную историю поведал знакомый военный хирург. Служил у них в гарнизоне один офицер. Пил безбожно. Вместе с ним проживали жена и тёща. Старая тёща совсем достала и супругу и зятя. Склочный её характер усугублялся маразмом и склерозом.

Однажды ночью, придя домой пьяным вдугаря, офицер решил положить конец страданиям семьи. Взяв молоток и гвоздь-десятку он с размаху вколотил его в голову пьяной тёщи. Типа, никто не узнает, отчего померла старушка - похороним и дело с концом.

Однако, проснувшись утром, он увидел тёщу живой и невредимой, готовящей завтрак на кухне. «Ну надо же, какой реальный сон приснился!» - ошалел офицер.

Недели через две тёща начала жаловаться на головную боль. Ну жена поначалу ей таблеток надавала, а тёща знай талдычит, что голова у неё болит. Пошла к терапевту. Та давление померила, какие-то лекарства присоветовала и отпустила болящую с миром. Но боль не проходила. На второй раз терапевт послала тёщу к хирургу. Хирург осмотрел голову и... тоже ничего не заметил. Потому что шляпка гвоздя покрылась корочкой похожей на перхоть.

Лето, Батуми, Советская армия. Мы с ребятами спрятались в маленькой мастерской и тихонько пережидали время между завтраком и обедом. Открылась дверь и Дима закатил на тележке какую-то штуковину.

Дима мой боевой друг, сейчас таких называют ботаниками, а тогда говорили: «Петя из дворца пионеров». Он знал наизусть название всех тиристоров и радиоламп, а уж приемник смог бы смастерить даже из двух ржавых гвоздей...
Короче умнейшая голова, но на стопроцентного ботаника Дима не тянул, характер не ботанический, ведь из осетина хреновый «ботан»...

И вот он уже как черный ворон с отверткой, нарезал круги вокруг облупленной железной штуковины зелено-красного цвета. Штуковина была похожа на замысловатый раструб автомобильной сигнализации, только размером с холодильник, на шильдике значился 196... затертый год. На вопрос общественности: «Шо это за байда...?», Дима объяснил, что это списанный и ловко стыренный им со склада излучатель инфразвуковых волн, только ему нужен специальный генератор.

Давным-давно главным инженером ВВС Московского ВО был генерал по фамилии Муха, интеллигентный, компетентнейший и всеми уважаемый.

На одном из подведений итогов разбирали нехарактерные (нетипичные) отказы авиционной техники. Один из офицеров докладывал об отказе на самолете, связанного со сбоем в работе приемника воздушного давления (ПВД). Дойдя до причины отказа ПВД, офицер сказал:
- А причина отказа оказалась банальная: в ПВД попала муха!
Сидящий в президиуме генерал Муха, встрепенулся, и посмотрев на офицера-докладчика поверх очков, заинтересованно спросил:
- Кто-кто туда попала?!

По волею случая, это оказалась нашей первой и последней с Ирой ночью любви. На следующий день Костик бросил свою пассию и вернулся в семью. После я ещё часто заходил к ним в гости, но, естественно, и я, и Ирина хранили нашу тайну.

P.S. Прошло четыре года с той ночи. Мы переехали в другой район города и не виделись с Костей и Ирой уже три года. Буквально случайно они заскочили к нам "на огонек", и вот, когда все уже изрядно подпили, Ира выдала фразу: "В том, что Костик меня бросил, был свой большой плюс - я узнала, что такое настоящий мужик". Причем все это время она смотрела прямо мне в глаза. Слава Богу, что наши вторые половины восприняли это как пьяный трёп, дабы позлить Костика.

Офицерская жена

Название: Офицерская жена

Вывод наших войск из Монголии стал самым тяжелым периодом моей службы. Мы бросали обжитой военный городок и уезжали неизвестно куда, хорошо хоть мне выделили вогон-теплушку, поскольку я командовал отделением связистов при штабе полка. Правда, отделением это назвать было сложно - всего четыре человека: три дембеля (Карасев, Получко и Жмерин) и один салага (Старков). И в таком составе, плюс я и моя жена Таня, со всем казенным оборудованием и личным имуществом, нам предстояло совершить путешествие через всю Сибирь к новому месту дислокации в Уральский ВО.

Погрузкой занимались все вместе, я подвозил с рядовым Старковым весь свой скарб на тележке к вагону, где трое остальных солдат под руководством моей жены загружали все во внутрь. И вот выкатывая тележку из-за поворота, я остановился передохнуть и подождать Старкова, который побежал назад за оброненными мной в суматохе вещами. Отсюда мне открывался прекрасный вид на платформу, где моя жена рассказывала трем дембелям как аккуратнее всего погрузить шкаф со стеклянной дверцей, а они ее лениво слушали, время от времени косясь на ее обтянутое спортивным трико тело.

Ну, давайте мальчики, взяли! А ты Валера принимай!

Карасев заскочил в вагон, готовясь принять груз, а Получко и Жмерин стали неуклюже приподнимать шкаф.

Ой, осторожней! - крикнула Таня, бросившись придерживать неожиданно открывшуюся стеклянную дверцу.- Что ж вы так!

После того, как большая часть шкафа была поднята в вагон, солдаты расслабились и перемигнувшись обступили мою жену.

Разрешите, мы отсюда приподнимем, - сказал Жмерин, как бы невзначай подойдя сзади и ухватив мою супругу за грудь, в то время как Получко таким же манером лапал ее за ягодицы.

А ну пусти! - строго прикрикнула Татьяна стукнув Жмерина по рукам.

Солдаты сразу отошли от нее, замявшись.

Ишь руки распускать! Я вот не долго думая, на вас и пожаловаться могу, а то и огреть чем-нибудь!

"Ну вот, кажется начинается"- промелькнуло у меня в голове, хотя подумать о том что именно начинается я не успел. Пришел Старков и мы покатили тележку к вагону.

Об этом случае я вспомнил уже в дороге, когда отгородившись ширмой от похрапывавших бойцов, мы с женой легли спать на приготовленный для этого матрас.

"А что если оставить ее одну, наедине с ними? Изнасилуют они ее или побояться?- думал я- Что однако за дурь лезет мне в башку! Это наверное от того что давно любовью не занимался."

Я попытался поцеловать жену в губы, но она отвернулась.

Леша, не надо! Рядом же солдаты твои спят.

Да они ничего и не услышат, дрыхнут без задних ног. Намаялись видать сильно за день. - напирал я.

Я тоже устала.- решительно пресекла мои поползновения Татьяна.

Но случай оставить жену с солдатами не заставил себя долго ждать. Прибыв на территорию Союза мы остановились в расположении одной части железнодорожных войск на неопределенный срок. Разместится там было негде, поэтому все наши продолжали жить в вагонах. И вот как то, в одно из воскресений, мне предстояло дежурить при штабе, находившимся у железнодорожников. Я разумеется пошел туда не без опаски оставляя жену на попечение солдат, но все вроде было нормально, к тому же я просидел там недолго. Пришел офицер-железнодорожник у которого там были какие-то бумажные дела и предложил побыть при штабе вместо меня, тем более что врядли кто-то побеспокоит штаб в выходной, после переезда. Я охотно воспользовался его предложением и заторопился домой, но не доходя до своего вагона,стоявшего отдельно в одном из тупиков, я вдруг обнаружил пустую бутылку водки, валявшуюся на земле. Это, и еще то, что дверь теплушки была наглухо задвинута, меня насторожило. Я хотел ворваться туда, но поборов волнение, обошел вагон с другой стороны, где была щель, через которую можно видеть что происходит внутри, оставаясь при этом незамеченным. Передо мной предстала следующая картина: Карасев и Жмерин держали напряженно сопящего Старкова, а Получко пытался снять с него штаны. Вокруг них металась моя жена.