Танатос - это бог, олицетворяющий смерть в мифологии древней Греции. Чаще всего изображался в образе юноши в черном плаще с крыльями за спиной, держащего погашенный факел в руке, как символ угасшей жизни.

Танатос в искусстве

Огромная часть произведений мастеров древней Греции была посвящена мифам - это и скульптуры, и картины, и фрески, и сосуды. В современной культуре мы также можем встретить произведения на тему мифов. К тому же образ смерти для многих деятелей искусства является очень притягательным.

На изображении слева - Эрос и Танатос, Инстинкт Жизни и Инстинкт Смерти, современная скульптура. Справа - Танатос, барельеф на мраморной колонне в храме Артемиды.

Каждый богатый, уважающий себя человек обязан был иметь в своем доме расписные сосуды и вазы, на которых мастерами были увековечены различные сцены из мифологии и жизни древних греков.

На сосуде, представленном ниже, изображены братья-близнецы Гипнос (слева) и Танатос (справа), уносящие воина Сарпедона с поля боя. Именно так греки себе представляли Танатоса.

Танатос в мифологии

Танатос - это сын Никты (Нюкты, Никс) и бога мрака Эреба. Никта - богиня ночи, мать Танатоса и Эфира (вечный свет), Гемера (светлый день) и Кера (уничтожение), а также Гипноса (сон), Эриды (раздор), Апты (обман) и многих других.

Когда срок жизни, отведенный человеку мойрами, заканчивался, человеку являлся Танатос. Это означало неизбежную смерть. Правда, в каждом правиле найдутся исключения, но о них позже. По преданию бог смерти срезал своим мечом у умирающих прядь волос для посвящения ее Аиду, а затем уносил души в царство мертвых.

Как Геракл победил Смерть

У древних греков существовало мнение, что лишь от Танатоса зависит смерть человека, что только он волен решать, убивать или оставлять в живых. То есть, он вполне мог дать кому-либо второй шанс на жизнь, либо его можно было убедить это сделать.

Царь Адмет и его жена Алкеста (Алкестида) были счастливейшими, любящими и богатейшими людьми в Фессалии. Но затем Адмет резко и очень тяжело заболевает, не может пошевелить ни руками, ни ногами, впадает в беспамятство. Алкесте остается лишь молить богов о том, чтобы ее любимый муж выздоровел. Она молилась, чтобы отвел свою тяжелую руку от ее мужа бог смерти Танатос. Это сработало.

Однако вместо Адмета должен уйти в царство мертвых кто-либо другой. И ни родители, ни друзья не отважились принять смерть за прекрасного Адмета. Алкесте пришлось принять удар на себя, и она умерла.

Адмет выздоровел, однако не находил себе места, вечно грустил и скорбил по своей жене. В это время к нему в гости приезжает Геракл. Сначала Адмет делает вид, будто ничего не произошло, а затем в слезах выбегает из зала. Тогда Геракл и узнает печальную историю царя от его старого слуги и решает спасти Алкесту, вызывая на поединок Танатоса. Он победил его, ни разу не прикоснувшись к телу бога смерти, ведь существовало мнение, что одно прикосновение к Танатосу лишает жизни. А затем потребовал возвращения Алкестиды. Богу смерти ничего не оставалось, кроме согласия, иначе Геракл пронзил бы его шею своим мечом. Алкестида вернулась к своему мужу из царства мертвых. Геракл победил Смерть.

Ниже представлена картина Фредерика Лейтона на тему этого мифа, однако на ней Геракл все же прикасается к Танатосу.

Как Сизиф обманул Смерть

Сизиф - коринфский царь, который дважды обманул смерть. Как-то раз к Сизифу Зевс прислал Танатоса, который должен был, как и полагается богу смерти, забрать жизнь и душу Сизифа. Но хитрый правитель Коринфа не растерялся и обманом заковал самого бога смерти цепями, - он лишь попросил объяснить, как ими пользоваться.

И остался в заточении у Сизифа на несколько лет рассерженный Танатос. Это поспособствовало тому, что бог не смог выполнять свои функции, и люди попросту стали бессмертными. Даже если человека обезглавливали, он оставался живым. Раненые смертельно не могли умереть. Интересно, как за пару лет боги Олимпа могли этого не заметить? Первым в ярость пришел Аид, когда наконец-то осознал, что души к нему в царство не поступают. И тогда боги послали Ареса, чтобы тот освободил бедного Танатоса.

Сизифа за такой поступок сразу же забрали в царство мертвых, однако он и тут смог блеснуть хитростью. Перед смертью царь попросил жену не совершать погребальные обряды и не приносить жертвы. Сизиф попросил у бога смерти отсрочку на три дня, чтобы наказать жену за такой проступок, но обратно, как уже догадались, не вернулся, и Гермесу пришлось его отлавливать.

И Сизиф был жестоко наказан Аидом за свои поступки. Именно о нем фразеологизм Его задача - докатить огромный валун до вершины горы, однако каждый раз почти у самой вершины камень срывается, и Сизифу нужно начинать все заново. Не стоит шутить со смертью, не так ли?

Танатос в психологии

Множество философов разных времен ломали голову над тем, что же движет жизнедеятельностью человека. Известнейший психолог и психиатр Зигмунд Фрейд также задумался над этим вопросом и решил изучить его подробнее.

Фрейд начал рассматривать первичные влечения, движущие жизнедеятельностью, такие понятия, как "инстинкт жизни" и "инстинкт смерти" - Эрос и Танатос. Фрейд пишет, что на основе двух этих инстинктов строится вся жизнедеятельность человека.

Они постоянно взаимодействуют между собой. Благодаря Эросу развивается культура, ведь инстинкт жизни и любви помогает людям взаимодействовать между собой и объединяться в семью, народ, государство. Беды, разруха и ужас, которые принесла Первая мировая, свидетельствуют о склонностях человека к жестокости, агрессии и саморазрушению, это и натолкнуло Фрейда на мысли об "инстинкте смерти".

"Целью всякой жизни является смерть" - говорил Фрейд, Эрос и Танатос постоянно борются друг с другом. Согласиться с этим или нет - решать вам.

Пару слов о мифологии

Греческая мифология, как и любая другая, несет в себе множество информации о народе, среди красивых сказок скрыты какие-либо уроки (помните историю с Сизифом, который играл со смертью?). Мифы легко запоминать, ведь в них огромное множество простых и понятных образов.

Мифология послужила толчком для развития искусства, эта тематика была очень популярна среди творцов разных времен и народов. Так что читайте, изучайте, смотрите и думайте.

"...В психологии о чем-то, аналогичном Тьме, окружающей и «пропитывающей» расширяющуюся Вселенную Эйнштейна, заговорил Зигмунд Фрейд.

Теперь пора обсудить то, как именно Фрейд на это самое нечто, аналогичное Тьме, наткнулся. Очень многие ученые связывают с Первой мировой войной принципиально новый этап в развитии системы, построенной Фрейдом еще в довоенный период. В своей статье «Зигмунд Фрейд - выдающийся исследователь психической жизни человека» М.Г. Ярошевский пишет:

«Среди военных врачей имелись и знакомые с методами психоанализа. Пациенты, которые теперь у нас появились, страдали от неврозов, сопряженных не с сексуальными переживаниями, а с травмировавшими их испытаниями военного времени. С этими пациентами сталкивается и Фрейд. Его прежняя концепция сновидений невротиков, возникшая под впечатлением лечения венских буржуа в конце Х I Х века, оказалась непригодной, чтобы истолковать психические травмы, возникшие в боевых условиях у вчерашних солдат и офицеров. Фиксация новых пациентов Фрейда на этих травмах, вызванных встречей со смертью, дала ему повод выдвинуть версию об особом влечении, столь же могучем, как сексуальное, и потому провоцирующем болезненную фиксацию на событиях, сопряженных со страхом, вызывающих тревогу и т.п. Этот особый инстинкт, лежащий, наряду с сексуальным, в фундаменте любых форм поведения, Фрейд обозначил древнегреческим термином Танатос, как антипод Эросу - силе, обозначающей, согласно философии Платона, любовь в широком смысле слова , стало быть, не только половую любовь (тем самым значение либидо расширялось до любовного влечения к окружающим людям и любым предметам, а также духовным ценностям). Под именем Танатоса имелось в виду особое тяготение к смерти, к уничтожению других, либо себя. Тем самым агрессивность возводилась в ранг извечного, заложенного в самой природе человека биологического побуждения».

В декабре 1920 года в Международном психоаналитическом издательстве (Лейпциг-Вена-Цюрих) вышла работа Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия» (« Jenseits des Lustprinzips »). В ней наиболее полно изложены новые идеи Фрейда, выводящие психоанализ за пределы объяснения психических процессов через «принцип удовольствия» (Lustprinzip ). Психоаналитики заговорили о втором дуализме влечений. Мол, Фрейд переходит от первого дуализма влечений (противопоставление сексуальных влечений и влечений Я или влечений к самосохранению) ко второму дуализму, в рамках которого влечению к жизни (Lebenstriebe ) противопоставляется влечение к смерти (Todestriebe ). Заодно Фрейд противопоставляет регресс прогрессу, прямо указывая на то, что автономные потенциалы регресса могут победить при определенных ситуациях. И что упование на автоматический триумф прогресса в высшей степени необоснованно.

Итак, смерть против жизни, регресс против прогресса… Танатос против Эроса?

Исследователи творчества Фрейда спорят о том, ввел ли в оборот термин «Танатос» сам великий психолог или его последователи. Ярошевский, как мы видим, считает, что Фрейд именно ввел в оборот сам термин, а не только задумался о равнозначности влечения к смерти - влечению к жизни. А биограф Фрейда Э.Джонс в третьем томе своей работы «Зигмунд Фрейд: жизнь и деятельность» сообщает, что Фрейд лишь иногда пользовался в разговорах термином «Танатос».

Для нас достаточно и того, на что указывает Э.Джонс, являющийся официальным биографом З.Фрейда. По-человечески очень понятно, почему Фрейд должен был бы избегать публичных официальный упоминаний термина «Танатос». Такие упоминания означали бы прямое признание Фрейдом ущербности построенной им универсалистской моносистемы, основанной на Эросе как источнике всего и вся. А вот то, что Фрейд неявно стал заниматься Танатосом, заявив о равнозначном Эросу альтернативном влечении в работе «По ту сторону принципа удовольствия»… то, что он рискнул обсуждать Танатос со своими учениками, причем настолько открыто, что многие (тот же Ярошевский, например) говорят о введении Фрейдом термина «Танатос» в научный оборот… Это, согласитесь, прерогатива гения, готового поставить под удар дело жизни, свою славу и репутацию - лишь бы добраться до истины. Загадочна не осторожность Фрейда в использовании термина «Танатос», а то, что он, хоть и осторожно, этот термин использует, завещает ученикам и последователям. Эти ученики и последователи (Э.Вейсс, М.Кляйн, П.Федерн, С.Шпильрейн, А.Штерке и многие другие) придают понятию «Танатос», введенному Фрейдом, категориальный статус.

В значительной степени это связано с работами австрийского психоаналитика Пауля Федерна, которого Зигмунд Фрейд уже в 1924 году объявляет своим преемником. Под влиянием Фрейда Федерн начинает исследовать Танатос, опираясь на богатый клинический материал, вводит альтернативное «либидо» понятие «мортидо».

Позже Танатосом занимаются уже очень многие, включая знаменитых теоретиков Франкфуртской школы. Герберт Маркузе в своей работе «Эрос и цивилизация» (подзаголовок книги - «Философское исследование учения Фрейда») пишет специальную главу «Эрос и Танатос».

С. Кургиння "Исав и Иаков. Судьба развития в России и мире", т.2, часть VII, глава II.

Работы обращалось внимание на то, что по мере развития психоаналитической теории и практики Фрейд внес существенные изменения в свое учение о человеческих влечениях. Правда, точнее было бы сказать, что речь идет не столько о принципиальных изменениях в самом учении о влечениях, сколько о пересмотре тех психоаналитических положений, в которые пришлось вводить коррективы в соответствии с новыми данными и наработками, полученными и в процессе развития психоанализа.

Фрейд неоднократно подчеркивал, что знания о природе и особенностях влечений представлялись столь недостаточными для создания какой-либо общей теории, что они всегда вызывали у него неудовлетворение своей неопределенностью и неоднозначностью. В самом деле, до возникновения психоанализа многие мыслители пытались выделить основные влечения человека, определяющие и детерминирующие его жизнедеятельность. Причем каждый из них на свой манер выделял в качестве основных столько влечений, сколько ему нравилось или, по крайней мере, представлялось целесообразным. Столкнувшись с подобной ситуацией и с теми трудностями, которые возникали на пути изучения влечений человека, Фрейд был вынужден признать, что ни в одной из областей психологии исследователям не приходилось действовать до такой степени в потемках и что никакое иное знание не было таким важным для обоснования научной психологии.

Для лучшего понимания того, какие изменения были внесены в психоаналитическое учение о влечениях, придется кратко повторить уже сказанное, с тем чтобы в дальнейшем непосредственно перейти к рассмотрению пре-

Итак, первоначально основатель психоанализа взял в качестве аналога дифференциации влечений представления древних мыслителей о голоде и любви. Соответственно этим представлениям он выделил влечения к самосохранению и сексуальные влечения. При этом влечения к самосохранению отождествлялись с влечениями Я, а сексуальные влечения включали в себя более широкий спектр, выходящий за пределы обыденного понимания сексуальности как нечто такого, что сопряжено исключительно с сохранением человеческого рода.

По мере переосмысления психоаналитических взглядов на психосексуальное развитие человека стало очевидным, что либидо не ограничивается сексуальной энергией, целиком и полностью ориентированной на внешний по отношению к человеку объект. Исследование детской сексуальности и анализ нервнобольных с необходимостью подвели к признанию того, что либидо способно отклоняться от внешнего объекта и может быть направлено на собственное Я, которое оказывается для человека не менее сексуальным объектом^ чем окружающие его люди. Причем в ряде случаев собственное Я индивида становится самым важным среди других сексуальных объектов. Речь идет о нарциссическом либидо, когда сексуальная энергия человека направляется не вовне, а вовнутрь себя. Это нар-циссическое либидо оказывается, с одной стороны, выражением тех же самых сил, которые приводят в действие сексуальные влечения, а с другой - тождественным влечением к самосохранению.

Представления Фрейда о нарциссическом либидо, наиболее ярко выраженные, пожалуй, в 1914 году в работе «О нарциссизме», способствовали развитию психоаналитической терапии, поскольку способствовали лучшему пониманию природы нарциссических неврозов, но поставили под вопрос правомерность дуалистического учения о влечениях. Действительно, предшествующая противоположность между влечениями Я и сексуальными влечениями оказалась как бы размытой, так как часть первых влечений была признана либидозной, наделенной сексуальной энергией. Различение двух первоначально выделенных видов влечений человека теряло смысл в силу признания того, что влечение к самосохранению имеет такой же либидоз-

ный характер, как и сексуальное влечение. Это вело к далеко идущим последствиям, связанным с необходимостью отказа от дуалистической концепции влечений и пересмотром представлений о либидо в духе того расширенного толкования, которое было осуществлено Юнгом в его работе «Либидо, его метаморфозы и символы».

Ни то, ни другое не могло быть приемлемым для Фрейда. Дуалистическая концепция влечений позволяла рассматривать бессознательные психические процессы как в качественном, так и в топическом отношении. Осуществленный в 1913 году разрыв с Юнгом, в основе которого помимо всего прочего лежали концептуальные расхождения в понимании либидо, не способствовал радикальному переосмыслению природы влечений, подрывавшему основы психоанализа и без того ставшие объектом критики со стороны сторонников индивидуальной психологии и аналитической психологии.

Однако Фрейд не мог оставаться безучастным по отношении к тому двусмысленному положению, в котором оказалась психоаналитическая теория с признанием нар-циссического либидо. Перед ним во всей остроте встали серьезные и принципиальные вопросы. Если влечения к самосохранению и сексуальные влечения имеют одну и ту же либидозную природу, то, быть может, не стоит проводить между ними какие-либо различия? Если оба влечения являются по своему характеру однопорядковыми, то, возможно, кроме либидозных вообще нет никаких других влечений? При утвердительном ответе на оба вопроса психоанализ оказывается на грани концептуального банкротства. В первом случае психоаналитики должны были признать справедливой критику тех, кто обвинял психоанализ в пансексуализме, с чем никогда не соглашался Фрейд. Во втором случае в идейном споре между основателем психоанализа и Юнгом правым оказывался последний, согласно представлениям которого либидо не ограничивается сексуальностью, а олицетворяет собой силу и энергию влечений вообще.

После мучительных сомнений и глубоких раздумий Фрейд нашел выход из трудного для него и психоанализа положения. Вместо первоначального дуализма, включающего в себя разделение на влечения к самосохранению (влечения Я) и сексуальные влечения, он выдвинул новое, не менее дуалистическое представление о влечении к жизни и вле-

2. Проблематика смерти

Прежде чем рассмотреть вопрос о том, как и каким образом Фрейд пришел к пониманию природы влечений к жизни и влечений к смерти, инстинкта жизни и инстинкта смерти, необходимо, видимо, прояснить то, что может быть связано в лучшем случае с недоразумением, а в худшем - с искажением истинного положения дел. Во всяком случае во многих психоаналитических работах и в критических исследованиях по психоанализу нередко встречаются расхожие представления, согласно которым основатель психоанализа ввел в научный оборот понятие Танатоса и именно в 20-х годах заговорил о проблеме смерти .

Следует иметь в виду, что в своих работах Фрейд не ис пользовал термин Танатос, а предпочитал писать об инстин кте смерти. Понятие Танатоса было введено в психоаналитическую литературу В. Штекелем, который одним из первых обратил внимание на символику смерти в сновидениях и фантазиях пациентов. Поэтому было бы не совсем точно в терминологическом отношении, хотя и вполне справедливо в содержательном плане, говорить о том, что основатель психоанализа выдвинул в 20-х годах соответствующие представления о Танатосе. И если в заглавии этого раздела работы использовано сочетание слов «Эрос и Танатос», то это сделано мною лишь потому, что в настоящее время термин Танатос характеризует собой общие представления о деструктивное™ в психике человека и в культуре. У Фрейда же речь идет об Эросе и инстинкте смерти.

Кроме того, в отечественной и отчасти в зарубежной литературе нередко дается такая оценка, согласно которой Фрейд обратился к проблематике смерти в 20-е годы. Как правило, его размышления о жизни и смерти соотносятся с трагическими событиями, связанными со смертью его

Все это так, поскольку и первая мировая война с ее многочисленными жертвами, и личные переживания по поводу ухода из жизни близких ему людей не могли оставить Фрейда равнодушным к факту смерти. Однако было бы неверно говорить о том, что только под влиянием подобных трагических и печальных событий проблематика смерти попала в поле его зрения и что до этого он никогда не обращался к осмыслению явления смерти как такового.

Первый жизненный урок, заставивший будущего основателя психоанализа задуматься над феноменом смерти, был преподнесен ему в детстве его матерью. В работе «Толкование сновидений» Фрейд изложил одно из своих детских воспоминаний, когда в возрасте шести лет он учился у матери и она ему сказала, что он сделан из земли и должен превратиться в землю. Маленькому Сиги это не понравилось, и он выразил сомнение по этому поводу. Тогда его мать потерла руку об руку и показала черные кусочки кожи, которые отделились при трении ладони об ладонь. Тем самым она хотела наглядно проиллюстрировать сыну ранее высказанную мысль, что все люди сделаны из земли. «Мое удивление этому, - вспоминал Фрейд, - было безгранично, и я усвоил себе веру в то; что впоследствии прочел в словах: «Ты обязан природе смертью» .

Если мы обратимся к письмам Фрейда к невесте, то обнаружим, что до возникновения психоанализа его интересовали проблемы жизни и смерти. В то время он не предавался глубоким размышлениям на эту тему, как это имело место в работе «По ту сторону принципа удовольствия», опубликованной почти сорок лет спустя. Во всяком случае его размышления о жизни и смерти не получили какого-либо концептуального обоснования. Тем не менее в письме к невесте от 29 августа 1883 года он замечал, что все люди «связаны жизнью и смертью» и что жизнь для каждого из нас «завершается смертью, то есть небытием» .

По мере выдвижения психоаналитических идей Фрейд неоднократно обращался к проблеме смерти. Так, в «Толковании сновидений» в поле его зрения оказались снови-

В работах, написанных и опубликованных Фрейдом до первой мировой войны, проблематика смерти также находила свое отражение. В частности , в статье «Культурная» сексуальная мораль и современная нервозность» (1908) он писал о том, что с ограничением сексуального удовлетворения «у народов наступает обыкновенно увеличение страха жизни и боязнь смерти» . В работе «Мотив выбора ларца» (1913) он рассматривал немоту в качестве символа смерти и подчеркивал то обстоятельство, что немоту человека можно воспринимать «как олицетворение самой смерти, как богиню смерти» . В книге «Тотем и табу» (1913), исследуя табу мертвецов и демонизм умерших, основатель психоанализа высказал мысль, согласно которой «табу покойников вытекает из противоположности между сознательной болью и бессознательным удовлетворением по поводу смерти» . Одним словом, вопреки распространенному мнению, его обращение к проблематике смерти имело место до того, как он столкнулся с массовыми убийствами в период первой мировой войны и смертью близких ему людей в 20-е годы.

Первая мировая война подтолкнула Фрейда к более глубоким размышлениям о проблеме смерти. 16 февраля 1915 года он выступил в Вене с докладом «Мы и смерть» и в начале того же года опубликовал в психоаналитическом журнале «Имаго» статью «Размышления о войне и смерти».

В докладе «Мы и смерть» Фрейд подчеркнул, что психоанализ взял на себя смелость выступить с утверждением, согласно которому каждый из нас в глубине души не верит в собственную смерть. Бессознательное отношение современного человека к смерти во многом напоминает собой аналогичное отношение первобытного человека, и в этом плане в каждом из нас жив наш предшественник, не ве-

ривший в собственную смерть, но прибегавший к убийству другого, воспринимаемого в качестве врага. На основе исторического сопоставления и выдвинутых им психоаналитических идей Фрейд высказал ряд соображений, получивших в дальнейшем свое концептуальное обоснование в работах 20-30-х годов. В частности, он говорил о том, что осознание вины произошло из двойственного чувства по отношению к покойнику, а страх смерти - из идентификации с ним, современные люди являются потомками бесконечной череды поколений убийц, а страсть к убийству сохраняется у нас всех в крови, нашим задушевным отношениям с другими людьми всегда присуща доля враждебности, и именно она дает толчок бессознательному желанию смерти, Одновременно с этими соображениями основатель психоанализа поставил вопрос о том, не следует ли в свете психоаналитических идей пересмотреть наше отношение к смерти. Если наше бессознательное не верит в собственную смерть, то это является результатом культурного отношения к смерти, свидетельствующего о психологически завышенной мотивации жизни, и, следовательно, не должны ли мы смириться с истиной, что все мы смертны. «Не лучше ли было бы, - вопрошал Фрейд, - вернуть смерти в действительности и в наших мыслях то место, которое ей принадлежит, и понемногу извлечь на свет наше бессознательное отношение к смерти, которое до сих пор мы так тщательно подавляли?» .

Фрейд понимал, что поставленные им вопросы могут быть восприняты в качестве некого призыва регрессировать на предшествующие ступени культурного развития. Поэтому он специально подчеркивал, что речь идет не о рассмотрении смерти как высшей цели, а о том, что изменение отношения к ней может способствовать тому, чтобы сделать жизнь более сносной. Не случайно, перефразируя известное высказывание древних «если хочешь мира, готовься к войне», основатель психоанализа в конце своего доклада заявил: «Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти» .

В статье «Размышления о войне и смерти» Фрейд, фактически, повторил свои идеи, относящиеся к проблеме и изложенные им в докладе «Мы и смерть». Особое внимание он обратил на то разочарование, которое вызвала первая мировая война у людей, и на изменившееся отношение к смерти, которую эта война навязала людям. При этом он

подчеркнул, что войны никогда не прекратятся, пока разделяющая нации враждебность «указывает на мощную силу инстинктов в психике», изучаемая детьми в школах история мира «в значительной степени является серией убийств одного народа другим», вызванные первой мировой войной ощущаемые людьми замешательство и полное бессилие в значительной степени определены тем, что «мы не можем сохранить наше прежнее отношение к смерти, а новое еще не выработалось» .

Следует, пожалуй, обратить внимание на то обстоятельство, что, несмотря на свои размышления о смерти и вопро-шания, связанные с необходимостью, на его взгляд, изменить отношение людей к ней, вплоть до 20-х годов Фрейд не решался говорить ни об инстинкте агрессии, ни об инстинкте смерти, хотя уже в 1915 году признал существование агрессивного, деструктивного влечения, наряду с сексуальными импульсами составляющего основу садизма. Признание таковых в качестве неизменных спутников человеческой жизни нашло свое отражение лишь в работах позднего периода его исследовательской и терапевтической деятельности, что имело место, в частности, в его книгах «По ту сторону принципа удовольствия» и «Недовольство культурой».

3. Шпильрейн: деструкция, инстинкт разрушения, смерть

Интересно отметить, что к тому времени, когда Фрейд выступил с докладом и статьей, посвященными проблемам смерти, ряд психоаналитиков высказывал различные идеи, непосредственно относящиеся к осмыслению явлений агрессивности, деструктивности, смерти. Вполне очевидно, что основатель психоанализа знал об этих идеях, но в то время он не только не воспринял их, но и сдержанно, критически отнесся к подобного рода теоретическим новациям в психоанализе.

В период 1910-1912 годов такими аналитиками, как В. Штекель, К. Г. Юнг и С. Шпильрейн, были высказаны соображения о разрушительных силах, действующих в психике человека. Так, Штекель считал, что проявление страха у пациентов нередко связано с темой смерти . Осуществив сравнительный анализ любви и ненависти, он также пришел к выводу, что в истории человечества нена-

висть возникла раньше любви. Наконец, согласно его взглядам, в сновидениях и фантазиях пациентов часто проявляются такие сюжеты и мотивы, которые свидетельствуют о символическом проявлении внутренней тенденции к смерти. В свете последнего соображения им как раз и была высказана идея о Танатосе как влечении к смерти. На примере разбора многочисленных сновидений он показал, что, наряду с желанием жить, человек обладает и желанием умереть.

Юнг исходил из того, что либидо включает в себя силы, направленные как на созидание, так и на разрушение. Как было им отмечено в работе «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912), страх невротика перед эротическими влечениями может привести к тому, что он не захочет участвовать в битве за жизнь. Он душит в себе бессознательные желания и тем самым, по выражению Юнга, совершает как бы самоубийство. Отсюда проистекают различного рода фантазии о смерти, сопровождающиеся отказом от эротических желаний. Как это ни странно покажется на первый взгляд, но «страсть уничтожает саму себя», и либидо «есть бог и дьявол». «Любовь, - замечал Юнг, - подымает человека не только над самим собою, но также над границами его смертности и земнородности ввысь к божественности, и в то же время, как она подымает его, она и уничтожает его» .

В 1912 году Сабина Шпильрейн опубликовала в одном из психоаналитических журналов статью «Деструкция как причина становления», в которой в явной форме выразила свое представление о присущем человеку деструктивном начале. Ранее, на состоявшемся в ноябре 1911 года заседании Венского психоаналитического общества она высказала идею о склонности человека к деструктивности, а несколько дней спустя на другом заседании того же общества выступила с сообщением «О трансформации», где, ссылаясь на русского биолога И. Мечникова, говорившего об «инстинкте смерти», в скрытом состоянии гнездившемся «в глубине человеческой природы» , поставила вопрос о необходимости осмысления проблемы существования данного инстинкта в человеке.

Присутствовавший на этих заседаниях Венского психоаналитического общества Фрейд сделал несколько возражений по поводу увлечения Шпильрейн биологическими концепциями. В одном из писем к Юнгу (от 21 марта

В связи с этим следует, пожалуй, сказать о том, что выражение Фрейда «не по вкусу» не несет в себе налета субъективности, как это может быть воспринято на первый взгляд. Дело в том, что в ранний период своей исследовательской и терапевтической деятельности Фрейд придерживался точки зрения, согласно которой деструктивность и агрессивность не рассматривались в качестве самостоятельного влечения человека. Еще до того, как Шпильрейн выступила с идеей о склонности человека к деструктивности, один из сподвижников основателя психоанализа Альфред Адлер высказал соображения относительно.того, что человек может испытывать страх, возникающий у него на основе подавления «агрессивного влечения», которое, по его мнению, играет заметную роль как в жизни, так и в неврозе.

Фрейд и Адлер разошлись по идейным соображениям в 1911 году. Двумя годами ранее в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» основатель психоанализа критически отнесся к высказанной Адлером идее об агрессивном влечении. Он выразил свое несогласие с тем, что в случае фобии страх объясняется вытеснением агрессивных склонностей ребенка. По этому поводу он писал: «Я не могу решиться признать особое агрессивное влечение наряду и на одинаковых правах с известными нам влечениями самосохранения и сексуальными. Мне кажется, что Адлер неправильно считает за особенное влечение общий и непременный характер всякого влечения и именно то «влекущее», побуждающее, что мы могли бы описать как способность давать толчок двигательной сфере. Из всех влечений не осталось бы ничего, кроме отношений к цели, после того как мы отняли бы от них отношение к средствам для достижения этой цели, «агрессивное влечение». Несмотря на всю сомнительность и неясность нашего учения о влечениях, я все-таки пока держался бы привычных воззрений, которые признают за каждым влечением свою собственную возможность сделаться агрессивным и без того, чтобы быть направленным на объект» .

В психоанализе существует идея о том, в человеке происходит вечная борьба (дуальность) Эроса и Танатоса, то есть влечения к любви и влечения к смерти. Она не является исключительно плодом чьих-то размышлений, но регулярно подтверждается в практике психологов и психиатров.

Суть в том, что практически везде, где возникает любовь, автоматически появляется очень мощная программа на саморазрушение или разрушение другого человека. Примеры таких программ:
1) самоубийство на почве неразделенной любви или разрыва отношений, или убийство другого человека (про принципу "не доставайся же ты никому")
2) садизм и мазохизм, внедения ощущения себя жертвой или наоборот каким-нибудь "завоевателем" на уровне инстинктов.
3) придание сверхвыскокой важности даже самым незначительным противоречиям в отношениях полов, постановка любого вопроса на уровень жизни и смерти (преимущественно именно смерти)
4) выбор деструктивного образа жизни по отношению к себе на почве переживаний Эроса: это может быть как полная вседозволенность, так и полный запрет на отношения. Или постоянная психическая раскачка между двумя этими состояниями.

Метафизическая причина состоит в том, что есть структура от матрикс на тонких планах, которая объединяет энергии любви и смерти. Эрос и Танатос - реально существующие личности. Эрос отвечает за притяжение полов и объединение мужских и женских энергий, причем не только на материальном, но и на духовном плане. Танатос (в греческой мифологии он также называется Антэрос - противостоящий Эросу) - Служебный с высших планов, который в рамках дуальной игры имеет ярко ввраженные темные аспекты. Его "специализация" по роду матрикс - смерть и все, что с ней связано. Эманационно очень сильно связан с богом смерти Кощеем.

С определенного момента он вступил в борьбу с Эросом (благодаря которому происходит в том числе и продолжение жизни и рода) и начал искажать его энергии, внося в них разрушительные элементы. Собственно эти аспекты и приводят к подавляющему числу психологиеских проблем на почве любви и отношений, часть которых указана выше.

Отдельно здесь следует обратить внимание на проблемы влечения друг к другу людей и тварей в человеческих телах. Подобные отношения всегда дают сильный разрушительный результат, при этом человек страдает больше, чем демон. Такие отношения тоже могут инициироваться Танатосом.

Психологи, не всопринимающия воплощенную суть, в принципе не может разобраться в подобных отношениях, и строит "глубокие философские теории" на основе извращенных любовных отношений демонов с людьми и демонов друг с другом. Впрочем и взаимоотношения людей между собой, если они попали под управление энергий Танатоса, могут быть очень разрушительными для личностей обоих.

Танатос также может зацепить человека за малейшие негативные эмоции, и при помощи них оборвать канал связи по анахате, или даже инициировать ненависть. Но здесь все зависит исключительно от осознанности самого человека. Никто не может принудительно заставить перестать любить, если он сам не поддался негативным эмоциям. Извне может идти лишь провокация на эти эмоции, пусть и достаточно сильная. В общем-то все просто: ценить любовь и концентрироваться на ней, и не впадать в разрушителньые энергии, если какие-то внешние обстоятельства от матрикс пытаются ей помешать. Но для большинства людей это сложное испытание.

А самым сложным испытанием является так называемый "любовный треугольник" - одна из структур управления людьми Танатосом, который, скорее, правильнее назвать треугольником смерти. Сохранить любовь и взаимное уважение участникам треугольника крайне сложно. Точнее, не так и сложно, но "эго" и негативные культурные влияния, прописанные в сознании людей, заставляют всех поступать по разрушительным сценариям.

Кстати вся активно продвигаемая европейская культура с трагедиями и мелодрамами на почве "любви" - как раз восходит к структуре Эрос-Танатос. Земным воплощением Танатоса был, например, Фрэнсис Бэкон, пьесы которого подписаны именем Шекспира. Количество смертей на почве отношений между мужчиной и женщиной в них зашкаливает. И в принципе, многие из этих сюжетов (Отелло, Ромео и Джульетта и т.д.) могут послужить отличной иллюстрацией к теме Эрос-Танатос.

На рубеже веков литература и общество и в России, и в Европе одержимы исследованием человека как социального животного. Женский вопрос, институт брака и концепция романтической любви, поставленные под сомнение нигилистами, - всё это заставляло литературу сформулировать своё отношение к «половому вопросу». За десять лет до выхода «Толкования сновидений» - первой монографии Фрейда, популяризовавшей идеи психоанализа, - русская литература исследует некие животные, бесовские или психические силы, которые управляют человеком, толкая его к безумствам страсти и необузданному насилию. Эти силы, которые Фрейд позднее назовёт «влечением к любви» и «влечением к смерти», писатели описывают с моралистической точки зрения (как Толстой), прославляют (как Арцыбашев), исследуют как социальное явление (подобно Куприну) или поэтизируют (как Бунин).

• Дьявол

  Лев Толстой 1890

  «Дьявол» предвосхищает «Воскресение», но, - возможно, благодаря сравнительно небольшому объёму - гораздо напряжённее; это характерное для позднего Толстого произведение о губительности плотской любви. Главный герой, дворянин Иртенев (отметим сходство с фамилией Иртеньев - так зовут автобиографического героя из трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность»), всем хорош, кроме постоянной тяги к женщинам: он оправдывается тем, что это «для здоровья надо». Так ли это нужно для здоровья, Толстой незамедлительно объясняет: замужняя крестьянка, которую Иртенев делает своей постоянной любовницей, пробуждает в нём эротическое безумие; семья, ребёнок, хозяйство - всё летит к черту. У повести два варианта финала, написанных в замечательно схожих выражениях: в одном измучившийся Иртенев совершает самоубийство, в другом убивает бывшую любовницу и спивается.

• Крейцерова соната

  Лев Толстой 1890

  Главное высказывание позднего Толстого о сексуальной морали. Герой повести Василий Позднышев рассказывает о бешеной ревности, которая заставила его убить жену, и делится мыслями о вреде полового влечения, делающего из человека животное, и о браке как освящении разврата. Сразу после написания «Крейцерова соната» вызвала скандал и чуть не была запрещена к публикации в России; в более пуританской Америке её запретили сразу, а будущий президент Теодор Рузвельт назвал Толстого извращенцем. В свою очередь, Чехов, боготворивший Толстого, из-за суждений писателя о сексе обвинил его в невежестве.

• Отец Сергий

  Лев Толстой 1898

  Неожиданно для всех князь Касатский разрывает помолвку с фрейлиной и уходит в монастырь: он узнал, что его невеста была любовницей Николая I. Приняв имя Сергий, Касатский становится иеромонахом, а затем затворником и исцелителем. Он усердно борется с искушениями (в том числе отрубает себе палец, чтобы не быть соблазнённым женщиной), но грех оказывается сильнее. Едва ли не важнее темы плотского соблазна здесь тема гордости и гордыни, которая не даёт отцу Сергию спастись так, как он задумал, препятствует истинной святости. Толстовская повесть - решительное высказывание в пользу почти недостижимой простоты и естественности, и отношение к греху здесь, в отличие от многих других его текстов, амбивалентно.

• Воскресение

  Лев Толстой 1899

  Возвращение Толстого к большой прозаической форме было неожиданным для современников. История о присяжном заседателе, который на суде узнал в обвиняемой проститутке когда-то соблазнённую им девушку и вознамерился спасти её и жениться на ней, произвела на Толстого огромное впечатление: в том числе потому, что и ему случалось быть соблазнителем; фамилия главного героя - Нехлюдов - использована в других автобиографических текстах Толстого. Нехлюдов готов пройти путь покаяния до конца, - впрочем, его бывшая жертва Катюша Маслова освобождает его от этого. Роман заканчивается размышлениями Нехлюдова о зле, с которым ему пришлось столкнуться за несколько месяцев, и прямой евангельской дидактикой: весь предшествующий текст романа - своего рода взгляд назад, перед тем как обратиться к абсолютной и непререкаемой правде.

• После бала

  Лев Толстой 1903

  Один из поворотных текстов русской литературы выстроен на резком контрасте стихии любви и стихии смерти, эроса и танатоса. Иван Васильевич влюблён в Вареньку, дочь полковника, и восхищается самим полковником - любящим отцом и на вид скромным и добрым человеком. В ночь после бала, на котором блистала Варенька, Иван Васильевич идёт к её дому и видит, как отец его возлюбленной командует расправой над беглым солдатом-татарином, превращая его тело в кровавый кусок мяса. Фокус телесности перенесён здесь с любви (Варенька для Ивана Васильевича бестелесна, идеальна) на жестокое насилие, с наслаждения на наказание. Зрелище убивает в герое любовь; в то же время он не может разгадать причины, которая заставляет многих людей калечить и убивать своего товарища. Активно пользуясь приёмом остранения, даже обессмысливания происходящего, Толстой возвращается к идее «силы, движущей народами» из «Войны и мира» и полемизирует с собственными мыслями об исторической необходимости.

• Поединок

  Александр Куприн 1905

  Эрос в «Поединке» замещён эротической пошлостью: жизнь недурного человека и нескладного офицера - подпоручика Ромашова - расстраивается из-за пустяков, мести отвергнутой любовницы, атмосферы офицерских сплетен, тоскливого пьянства; всё это жалко выглядит на фоне солдатских тягот - не менее рутинных, но ещё более безысходных. Последний классический дуэльный текст русской литературы, «Поединок» отличается острым ощущением ненужности и условности человеческих ритуалов, которые вроде бы должны поднять действие до высокой трагедии, но этого не происходит: оговорённые условия дуэли нарушаются, и текст оканчивается канцелярским протоколом об убийстве.

• Санин

  Михаил Арцыбашев 1907

  Герой самого скандального русского романа начала XX века резко отличается от толстовских праведников и купринских горемык - Владимир Санин жизнелюбив, по-своему прагматичен (отказывается от дуэли, даёт обидчику пощёчину и тем доводит его до самоубийства) и проповедует неприличную мораль: нельзя стыдиться своего тела и его побуждений, нельзя бояться чувствовать, убивать свои желания значит убивать себя. Дионисийская проповедь удовольствия в сочетании с ницшеанским стремлением толкнуть падающего, инцестуальные намёки и очень смелые для своего времени любовные сцены - всё это было чересчур для общественного мнения, и Арцыбашева обвинили в производстве порнографии. На молодёжь, однако, «Санин» оказал огромное влияние, сопоставимое с эффектом романа «Что делать?» сорока четырьмя годами раньше.

• У последней черты

  Михаил Арцыбашев 1911

  Одно из самых поразительных и болезненных произведений русской прозы начала XX века, «У последней черты» продолжает многие мотивы «Санина», особенно в том, что касается эротики, но на передний план здесь выходит списанная у Достоевского и огрублённая философия смысла жизни и самоубийства. За «последнюю черту» заходят почти все герои этого романа, один за другим совершающие суицид. Хотя роман написан очень неровно, он хорошо передаёт удушливую общественную атмосферу начала 1910-х: распад старой, традиционной, усадебной культуры XIX века, впустившей в себя тот нигилизм, что её отрицал. «У последней черты» - вульгаризованный, но оттого и выпуклый образец «декадентства», спустившегося в массовую литературу.

• Яма

  Александр Куприн 1915

  Последние десятилетия Российской империи - время расцвета проституции и дискуссии о ней. Заходя на территорию, о которой литература прежде стыдливо умалчивала, и пользуясь, по сути, приёмами натуральной школы, Куприн показывает жизнь публичного дома 1910-х: секс без любви, дрязги, эксплуатация, сифилис, смерть. Мало кто из критиков-современников оценил смелость Куприна; читателей обоего пола повесть шокировала - при этом читали её запоем, как откровение.

• Лёгкое дыхание

  Иван Бунин 1916

  Хрестоматийный рассказ Бунина о гимназистке Оле Мещерской, обладавшей «лёгким дыханием» - некоей необъяснимой сутью женской красоты и прелести, - породил множество трактовок: невозможная смелость Оли, её признание в потере невинности, которое решительно невозможно назвать падением, её гибель от руки офицера, охваченного ревнивой яростью, фанатичное служение классной дамы памяти убитой гимназистки - всё это озадачивало читателей, которых Бунин заставил восхищаться тем, что принято осуждать, и объяснил, что это восхищение и есть правда. Впрочем, все моральные соображения отступают перед идеей «лёгкого дыхания», которым обладает не только Оля Мещерская, но и весь этот рассказ.

• Митина любовь

  Иван Бунин 1924

  Повесть Бунина многими мотивами вторит «Дьяволу» Толстого, но выверенность толстовской моралистики здесь отвергнута в пользу метафизики любовного томления: Бунин описывает чувство, пугающее своей огромностью, чувство, с которым главный герой повести, студент Митя, не способен справиться. Бунин не разделяет романтическую любовь и телесную страсть (упрёк героини повести Кати: «Ты любишь только моё тело, а не душу!» - абсолютно несправедлив), демонстрирует, что эта связь может быть гибельной, но, в отличие от Толстого, не ужасается ей, а упивается. Написанная уже в эмиграции «Митина любовь», как и «Тёмные аллеи», лежит далеко в стороне от того, что происходит с темой пола в современной Бунину советской литературе, - законсервировав свой стиль, он всё глубже проникает в волнующую его проблематику связи эротики со смертью.