Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Александр Николаевич Островский ГрозаЛицаСавел Прокофьевич Дик"ой
, купец, значительное лицо в городе.
Борис Григорьевич
, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха)
, богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов
, ее сын.
Катерина
, жена его.
Варвара
, сестра Тихона.
Кулиги
, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш
, молодой человек, конторщик Дикого.
Шапкин
, мещанин.
Феклуша
, странница.
Глаша
, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями
, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители
обоего пола.
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски. (Прим. А.Н.Островского.)
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первоеОбщественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое Кулигин
сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш
и Шапкин
прогуливаются.
Кулигин
(поет)
. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.)
Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш
. А что?
Кулигин
. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш
. Нешто!
Кулигин
. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш
. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
Кулигин
. Механик, самоучка-механик.
Кудряш
. Все одно.
Молчание.
Кулигин
(показывает в сторону)
. Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш
. Это? Это Дикой племянника ругает.
Кулигин
. Нашел место!
Кудряш
. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин
. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш
. Пронзительный мужик!
Шапкин
. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш
. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Шапкин
. Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш
. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин
. А что бы вы сделали?
Кудряш
. Постращали бы хорошенько.
Шапкин
. Как это?
Кудряш
. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин
. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш
. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин
. Ой ли?
Кудряш
. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин
. Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш
. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин
. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш
. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин
. А то что бы?
Кудряш
. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дикой
и Борис
, Кулигин снимает шапку.
Шапкин
(Кудряшу)
. Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
Отходят.
Явление второе Те же
. Дикой
и Борис
.
Дикой
. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал? Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис
. Праздник; что дома-то делать.
Дикой
. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб, стоишь-то? Тебе говорят аль нет?
Борис
. Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дикой
(посмотрев на Бориса)
. Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.)
Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третье Кулигин
, Борис
, Кудряш
и Шапкин
.
Кулигин
. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис
. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин
. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить? Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис
. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин
. Ну, как не знать!
Кудряш
. Как не знать!
Борис
. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин
. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис
. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру, мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулагин
. С каким же, сударь?
Борис
. Если мы будем к нему почтительны.
Кулагин
. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.
Борис
. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, надругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш
. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нешто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?
Борис
. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»
Кулигин
. Значит, сударь, плохо ваше дело.
Борис
. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была – и представить страшно.
Кудряш
. Уж само собой. Нешто они обращение понимают!
Кулигин
. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис
. Да ни на каком. «Живи, – говорит, – у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш
. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, – говорит, – почему знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать? А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Кулигин
. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.
Борис
. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне?
Кудряш
. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Борис
. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!»
Кудряш
. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.
Шапкин
. Одно слово: воин!
Кудряш
. Еще какой воин-то!
Борис
. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого не обругать не смеет; тут уж домашние держись!
Кудряш
. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге на перевозе гусар обругал. Вот чудеса-то творил!
Борис
. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.
Кулигин
. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?
Проходят несколько лиц в глубине сцены.
Кудряш
. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?
Кланяются и уходят.
Борис
. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь, без привычки-то. Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
Кулигин
. И не привыкнете никогда, сударь.
Борис
. Отчего же?
Кулигин
. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, – говорит, – Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи составляются, так оно; мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое потеряно. А те им за малую благостыню на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся, судятся здесь да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, – говорит, – потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить…
Борис
. А вы умеете стихами?
Кулигин
. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина… Мудрец был Ломоносов, испытатель природы… А ведь тоже из нашего, из простого звания.
Борис
. Вы бы и написали. Это было бы интересно.
Кулигин
. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.
Входят Феклуша
и другая женщина.
Феклуша
. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлышко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Уходят.
Борис
. Кабановых?
Кулигин
. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.
Молчание.
Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!
Борис
. Что ж бы вы сделали?
Кулигин
. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.
Борис
. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
Кулигин
. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Явление четвертоеБорис
(один)
. Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе – и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! Мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого? В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся! (Молчание.)
К все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну, и свекровь с ними! Ну, не дурак ли я? Погляди из-за угла да и ступай домой. (Уходит.)
С противоположной стороны входят Кабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
.
Явление пятое Кабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
.
Кабанова
. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.
Кабанов
. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!
Кабанова
. Не очень-то нынче старших уважают.
Варвара
(про себя)
. Не уважишь тебя, как же!
Кабанов
. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.
Кабанова
. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.
Кабанов
. Я, маменька…
Кабанова
. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?
Кабанов
. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?
Кабанова
. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.
Кабанов
(вздыхая, в сторону)
. Ах ты, господи. (Матери.)
Да смеем ли мы, маменька, подумать!
Кабанова
. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.
Кабанов
. Нешто, маменька, кто говорит про вас?
Кабанова
. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.)
Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори что хочешь про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.
Кабанов
. Да отсохни язык…
Кабанова
. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.
Кабанов
. В чем же вы, маменька, это видите?
Кабанова
. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.
Кабанов
. Да нет, маменька! Что вы, помилуйте!
Катерина
. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.
Кабанова
. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Варвара
(про себя)
. Нашла место наставления читать.
Катерина
. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.
Кабанова
. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.
Катерина
. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?
Кабанова
. Эка важная птица! Уж и обиделась сейчас.
Катерина
. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!
Кабанова
. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
Кабанов
. Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху.
Кабанова
. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе: у тебя жена молодая.
Кабанов
. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею.
Кабанова
. Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю.
Кабанов
. Да для чего ж мне менять-с? Я обеих люблю.
Кабанова
. Ну да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха.
Кабанов
. Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем.
Кабанова
. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?
Кабанов
. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.
Кабанова
. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.
Кабанов
. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!
Кабанова
. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?
Кабанов
. Да я, маменька…
Кабанова
(горячо)
. Хоть любовника заводи! А? И это, может быть, по-твоему, ничего? А? Ну, говори!
Кабанов
. Да, ей-богу, маменька…
Кабанова
(совершенно хладнокровно)
. Дурак! (Вздыхает.)
Что с дураком и говорить! Только грех один!
Молчание.
Я домой иду.
Кабанов
. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем.
Кабанова
. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого.
Кабанов
. Нет, маменька, сохрани меня господи!
Кабанова
. То-то же! (Уходит.)
Явление шестое Те же
, без Кабановой
.
Кабанов
. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая!
Катерина
. Чем же я-то виновата?
Кабанов
. Кто ж виноват, я уж не знаю,
Варвара
. Где тебе знать!
Кабанов
. То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя на женатого». А теперь поедом ест, проходу не дает – все за тебя.
Варвара
. Так нешто она виновата? Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя! (Отворачивается.)
Кабанов
. Толкуй тут! Что ж мне делать-то?
Варвара
. Знай свое дело – молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь – переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то.
Кабанов
. Ну, а что?
Варвара
. Известно, что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли?
Кабанов
. Угадала, брат.
Катерина
. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.
Варвара
. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь!
Кабанов
. Уж как не знать!
Варвара
. Нам тоже невелика охота из-за тебя брань-то принимать.
Кабанов
. Я мигом. Подождите! (Уходит.)
Явление седьмое Катерина
и Варвара
.
Катерина
. Так ты, Варя, жалеешь меня?
Варвара
(глядя в сторону)
. Разумеется, жалко.
Катерина
. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара
. За что ж мне тебя не любить-то?
Катерина
. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.
Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара
. Что?
Катерина
. Отчего люди не летают?
Варвара
. Я не понимаю, что ты говоришь.
Катерина
. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Варвара
. Что ты выдумываешь-то?
Катерина
(вздыхая)
. Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.
Варвара
. Ты думаешь, я не вижу?
Катерина
. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, – у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Варвара
. Да ведь и у нас то же самое.
Катерина
. Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану – у нас тоже везде лампадки горели – да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Варвара
. А что же?
Катерина
(помолчав)
. Я умру скоро.
Варвара
. Полно, что ты!
Катерина
. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю.
Варвара
. Что же с тобой такое?
Катерина
(берет ее за руку)
. А вот что, Варя: быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)
Варвара
. Что с тобой? Здорова ли ты?
Катерина
. Здорова… Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану – мыслей никак не соберу, молиться – не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду…
Варвара
. Ну?
Катерина
. Да что же это я говорю тебе: ты девушка.
Варвара
(оглядываясь)
. Говори! Я хуже тебя.
Катерина
. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.
Варвара
. Говори, нужды нет!
Катерина
. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись…
Варвара
. Только не с мужем.
Катерина
. А ты почем знаешь?
Варвара
. Еще бы не знать.
Катерина
. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?
Варвара
. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
Катерина
. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!
Варвара
. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.
Катерина
. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!
Варвара
. Чего ты испугалась?
Катерина
. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.
Варвара
. А вот погоди, там увидим.
Катерина
. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу.
Варвара
. А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!
Входит Барыня
с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.
Кабаниха и странница Феклуша беседуют на скамейке. Феклуша пророчит, что наступают последние времена. «У вас вот в городе ещё тихо, а в Москве содом и суета. Бегает народ взад и вперед, неизвестно зачем. Везде там гульбища да игрища, а по улицам-то индо грохот идет, стон стоит. А теперь ещё огненного змея [паровоз] стали запрягать. От суеты не видят ничего. Он им машиной показывается, а я сама видела, как он лапы растопыривает».
А. Н. Островский. Гроза. Спектакль
Кабаниха соглашается: «Народ глуп, машиной назови – он и будет верить. А меня хоть ты золотом осыпь, так я на нём не поеду».
Феклуша говорит, что и время теперь начало «в умаление приходить»: «Бывало, лето и зима тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят».
Островский «Гроза», действие 3, сцена 1, явление 2 – кратко
Появляется пьяный купец Дикой. Он вначале подходит к Кабановой и Феклуше с ругательствами, но бойкая Кабаниха быстро затыкает ему рот. Дикой осекается. Кабанова советует ему идти домой проспаться, но Дикой отказывается: «У меня дома война идёт». – «Ты один только там воин-то и есть, всю жизнь с бабами воюешь», – пеняет ему Кабаниха.
Дикой объясняет, почему он напился: с утра рабочие и заимодавцы начали у него денег просить. «Ведь уж знаю, что надо отдать, а все добром не могу. Потому что, только заикнись мне о деньгах – у меня всю нутренную разжигать станет». Рассказывает, как на Великом посту: в прах изругал мужика, который пришёл брать у него плату за привезённые дрова. Потом пришлось, чтобы этот грех отмолить, мужику у всех на виду в ноги кланяться.
Кабанова уводит Дикого к себе домой, где служанка Глаша уже приготовила выпивку и закуску.
Островский «Гроза», действие 3, сцена 1, явление 3 – кратко
К воротам дома Кабановых подходит Борис и с тоской смотрит на окна. Ему страстно хочется увидеть Катерину . К Борису подходит механик Кулигин и зовёт его прогуляться по бульвару.
Кулигин произносит перед Борисом свой второй монолог о жестоких нравах города Калинова , где жители запираются в своих домах, как от воров, и за этими запорами «своих домашних едят поедом да семью тиранят... И что слез льется за этими запорами, невидимых и неслышимых!.. И что, сударь, за этими замками разврату темного да пьянства!» А молодые парни и девушки плюют на «благочестие» стариков и открыто развратничают.
Мимо как раз проходят, целуясь, Варвара и Кудряш. Оторвавшись от Кудряша, Варвара подходит к своим воротам и манит к себе Бориса.
Островский «Гроза», действие 3, сцена 1, явление 4 – кратко
Кулигин, заметив это, уходит. Борис подходит к Варваре, и та зовёт его ночью приходит в овраг за Кабановым садом.
Сцена 2
Островский «Гроза», действие 3, сцена 2, явление 1 – кратко
Ночью в овраге за садом Кудряш с гитарой распевает песню про казака, который думает убить жену за измену. К нему подходит Борис.
Островский «Гроза», действие 3, сцена 2, явление 2 – кратко
Кудряш с удивлением глядит на Бориса. «Борис Григорьич, ты вроде такой смирный, а тоже в разгул пошёл?» Борис, волнуясь, объясняет ему, что «полюбил замужнюю». – «Да ведь это, значит, вы её загубить хотите». – «Ах, не говори этого, Кудряш. Я с собой совладать не могу. Ты бы посмотрел, как она в церкви молится. Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то будто светится!»
Кудряш догадывается, что Борис влюблён в Катерину. «Вы смотрите – себе хлопот не наделайте, да и ее в беду не введите! Положим, хоть у нее муж и дурак, да свекровь-то больно люта».
Островский «Гроза», действие 3, сцена 2, явление 3 – кратко
Из калитки выходит Варвара. Обнявшись, они с Кудряшом уходят на Волгу, а к Борису по тропинке спускается Катерина. Борис чувствует, что у него подгибаются колени: «Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас!» – «Поди от меня! Ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда того, что я мужу изменяю! Губишь ты меня!» – «Как же я могу хотеть вашей погибели, когда люблю вас больше самого себя!» – «Нет, нет! Ты меня загубил!»
Однако, не утерпев, Катерина кидается Борису на шею. «Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Кабы ты не пришел, так я, кажется, сама бы к тебе пришла».
Островский «Гроза», действие 3, сцена 2, явление 4 – кратко
Входят Кудряш с Варварой, а Катерина с Борисом уходят на Волгу. Когда приближается утро, Кудряш свищет. По этому свистку Катерина и Борис возвращаются.
Островский «Гроза», действие 3, сцена 2, явление 5 – кратко
Катерина с Варварой уходит по тропинке обратно в сад. Катерина всё время оборачивается назад к Борису. Все договариваются вновь увидеться завтра.
Для перехода к краткому содержанию предыдущего / следующего действия «Грозы» пользуйтесь кнопками Назад
/ Вперёд
ниже текста статьи.
Александр Николаевич Островский
Савел Прокофьевич Дик"ой
, купец, значительное лицо в городе.
Борис Григорьевич
, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха)
, богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов
, ее сын.
Катерина
, жена его.
Варвара
, сестра Тихона.
Кулиги
, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш
, молодой человек, конторщик Дикого.
Шапкин
, мещанин.
Феклуша
, странница.
Глаша
, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями
, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители
обоего пола.
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски. (Прим. А.Н.Островского.)
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первое Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое Кулигин
сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш
и Шапкин
прогуливаются.
Кулигин
(поет)
. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.)
Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш
. А что?
Кулигин
. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш
. Нешто!
Кулигин
. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш
. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
Кулигин
. Механик, самоучка-механик.
Кудряш
. Все одно.
Молчание.
Кулигин
(показывает в сторону)
. Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш
. Это? Это Дикой племянника ругает.
Кулигин
. Нашел место!
Кудряш
. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин
. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш
. Пронзительный мужик!
Шапкин
. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш
. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Шапкин
. Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш
. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин
. А что бы вы сделали?
Кудряш
. Постращали бы хорошенько.
Шапкин
. Как это?
Кудряш
. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин
. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш
. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин
. Ой ли?
Кудряш
. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин
. Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш
. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин
. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш
. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин
. А то что бы?
Кудряш
. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дикой
и Борис
, Кулигин снимает шапку.
Шапкин
(Кудряшу)
. Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
Отходят.
Явление второе Те же
. Дикой
и Борис
.
Дикой
. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал? Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис
. Праздник; что дома-то делать.
Дикой
. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб, стоишь-то? Тебе говорят аль нет?
Борис
. Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дикой
(посмотрев на Бориса)
. Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.)
Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третье Кулигин
, Борис
, Кудряш
и Шапкин
.
Кулигин
. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис
. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин
. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить? Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис
. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин
. Ну, как не знать!
Кудряш
. Как не знать!
Борис
. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Драма в пяти действиях
Лица:
Савел Прокофьевич Дико́й
, купец, значительное лицо в городе.
Борис Григорьевич
, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова
(Кабаниха), богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов
, ее сын.
Катерина
, жена его.
Варвара
, сестра Тихона.
Кулигин
, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш
, молодой человек, конторщик Дикова.
Шапкин
, мещанин.
Феклуша
, странница.
Глаша
, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями
, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители обоего пола.
Действие происходит в городе Калиново, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первое
Общественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин
сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш
и Шапкин
прогуливаются.
Кулигин
(поет)
. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте...» (Перестает петь.)
Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш
. А что?
Кулигин
. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш
. Нешто́!
Кулигин
. Восторг! А ты: «нешто́!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш
. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик!
Кулигин
. Механик, самоучка-механик.
Кудряш
. Все одно.
Молчание.
Кулигин
(показывая в сторону).
Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш
. Это? Это Дико́й племянника ругает.
Кулигин
. Нашел место!
Кудряш
. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин
. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш
. Пронзительный мужик!
Шапкин
. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш
. Ну, да та хоть по крайности все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Шапкин
. Унять-то ею некому, вот он и воюет!
Кудряш
. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин
. А что бы вы сделали?
Кудряш
. Постращали бы хорошенько.
Шапкин
. Как это?
Кудряш
. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин
. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш
. Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин
. Ой ли!
Кудряш
. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин
. Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш
. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он — слово, а я — десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин
. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш
. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Шаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин
. А то что бы?
Кудряш
. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дико́й
и Борис
. Кулигин снимает шапку.
Шапкин
(Кудряшу).
Отойдем к стороне: еще привяжется, пожалуй.
Отходят.
Явление второе
Те же, Дико́й
и Борис
.
Дикой
. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис
. Праздник; что дома-то делать!
Дикой
. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?
Борис
. Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дикой
(посмотрев на Бориса).
Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.)
Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третье
Кулигин
, Борис
, Кудряш
и Шапкин
.
Кулигин
. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис
. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин
. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис
. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин
. Ну, как не знать!
Кудряш
. Как не знать!
Борис
. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин
. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис
. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулигин
. С каким же, сударь?
Борис
. Если мы будем к нему почтительны.
Кулигин
. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.
Борис
. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш
. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, не́што кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?
Борис
. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Чрез это я своих обидеть должен!»
Кулигин
. Значит, сударь, плохо ваше дело.
Борис
. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была, и представить страшно.
Кудряш
. Уж само собой. Нешто они обращение понимают?
Кулигин
. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис
. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш
. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Кулигин
. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.
Борис
. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне!
Кудряш
. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Борис
. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!»
Кудряш
. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.
Шапкин
. Одно слово: воин!
Кудряш
. Еще какой воин-то!
Борис
. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись!
Кудряш
. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил!
Борис
. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.
Кулигин
. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?
Проходят несколько лиц
в глубине сцены.
Кудряш
. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?
Кланяются и уходят.
Борис
. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
Кулигин
. И не привыкнете никогда, сударь.
Борис
. Отчего же?
Кулигин
. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить...
Борис
. А вы умеете стихами?
Кулигин
. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания.
Борис
. Вы бы и написали. Это было бы интересно.
Кулигин
. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.
Входят Феклуша
и другая женщина
.
Феклуша
. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Уходят.
Борис
. Кабановых?
Кулигин
. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.
Молчание.
Только б мне, сударь, перепету-мобиль найти!
Борис
. Что ж бы вы сделали?
Кулигин
. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.
Борис
. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
Кулигин
. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Явление четвертое
Борис
(один).
Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся. (Молчание.)
А все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну и свекровь с ними! Ну не дурак ли я! Погляди из-за угла, да и ступай домой. (Уходит.)
С противоположной стороны входят Кабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
.
Явление пятое
Кабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
.
Кабанова
. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.
Кабанов
. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!
Кабанова
. Не очень-то нынче старших уважают.
Варвара
(про себя).
Не уважишь тебя, как же!
Кабанов
. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.
Кабанова
. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.
Кабанов
. Я, маменька...
Кабанова
. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?
Кабанов
. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?
Кабанова
. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.
Кабанов
(вздыхая в сторону).
Ах ты, господи! (Матери.)
Да смеем ли мы, маменька, подумать!
Кабанова
. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.
Кабанов
. Нешто, маменька, кто говорит про вас?
Кабанова
. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.)
Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.
Кабанов
. Да отсохни язык...
Кабанова
. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.
Кабанов
. В чем же вы, маменька, это видите?
Кабанова
. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.
Кабанов
. Да нет, маменька! что вы, помилуйте!
Катерина
. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.
Кабанова
. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Варвара
(про себя).
Нашла место наставления читать.
Катерина
. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.
Кабанова
. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.
Катерина
. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?
Кабанова
. Экая важная птица! Уж и обиделась сейчас.
Катерина
. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!
Кабанова
. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
Кабанов
. Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху.
Кабанова
. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе; у тебя жена молодая.
Кабанов
. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею.
Кабанова
. Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю.
Кабанов
. Да для чего же мне менять-с? Я обеих люблю.
Кабанова
. Ну да, да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха.
Кабанов
. Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем.
Кабанова
. Что ты сиротой-то прикидываешься! Что ты нюни-то распустил? Ну, какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?
Кабанов
. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.
Кабанова
. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.
Кабанов
. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!
Кабанова
. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее, и не пригрозить?
Кабанов
. Да я, маменька...
Кабанова
(горячо).
Хоть любовника заводи! А! И это, может быть, по-твоему, ничего? А! Ну, говори!
Кабанов
. Да, ей-богу, маменька...
Кабанова
(совершенно хладнокровно).
Дурак! (Вздыхает.)
Что с дураком и говорить! только грех один!
Молчание.
Я домой иду.
Кабанов
. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем.
Кабанова
. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого.
Кабанов
. Нет, маменька! Сохрани меня господи!
Кабанова
. То-то же! (Уходит.)
Явление шестое
Те же
без Кабановой.
Кабанов
. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая!
Катерина
. Чем же я-то виновата?
Кабанов
. Кто ж виноват, я уж не знаю.
Варвара
. Где тебе знать!
Кабанов
. То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя, на женатого»! А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя.
Варвара
. Так нешто она виновата! Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя. (Отворачивается.)
Кабанов
. Толкуй тут! Что ж мне делать-то?
Варвара
. Знай свое дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то.
Кабанов
. Ну, а что?
Варвара
. Известно что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли?
Кабанов
. Угадала, брат.
Катерина
. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.
Варвара
. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь!
Кабанов
. Уж как не знать!
Варвара
. Нам тоже не велика охота из-за тебя брань-то принимать.
Кабанов
. Я мигом. Подождите! (Уходит.)
Явление седьмое
Катерина
и Варвара
.
Катерина
. Так ты, Варя, жалеешь меня?
Варвара
(глядя в сторону).
Разумеется, жалко.
Катерина
. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара
. За что ж мне тебя не любить-то!
Катерина
. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.
Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара
. Что?
Катерина
. Отчего люди не летают!
Варвара
. Я не понимаю, что ты говоришь.
Катерина
. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Варвара
. Что ты выдумываешь-то?
Катерина
(вздыхая).
Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.
Варвара
. Ты думаешь, я не вижу?
Катерина
. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Варвара
. Да ведь и у нас то же самое.
Катерина
. Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила — не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Варвара
. А что же?
Катерина
(помолчав).
Я умру скоро.
Варвара
. Полно, что ты!
Катерина
. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то. Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю.
Варвара
. Что же с тобой такое?
Катерина
(берет ее за руку).
А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)
Варвара
. Что с тобой? Здорова ли ты?
Катерина
. Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себя совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубит меня, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду...
Варвара
. Ну?
Катерина
. Да что же это я говорю тебе: ты — девушка.
Варвара
(оглядываясь).
Говори! Я хуже тебя.
Катерина
. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.
Варвара
. Говори, нужды нет!
Катерина
. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись...
Варвара
. Только не с мужем.
Катерина
. А ты почем знаешь?
Варвара
. Еще бы не знать!..
Катерина
. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другова люблю?
Варвара
. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
Катерина
. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!
Варвара
. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.
Катерина
. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!
Варвара
. Чего ты так испугалась?
Катерина
. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.
Варвара
. А вот погоди, там увидим.
Катерина
. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу!
Варвара
. А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!
Входит барыня
с палкой и два лакея
в треугольных шляпах сзади.
Явление восьмое
Те же
и барыня
.
Барыня
. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.)
Вот, вот, в самый омут!
Варвара улыбается.
Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.)
Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой! (Уходя.)
Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)
Явление девятое
Катерина
и Варвара
.
Катерина
. Ах, как она меня испугала! я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь.
Варвара
. На свою бы тебе голову, старая карга!
Катерина
. Что она сказала такое, а? Что она сказала?
Варвара
. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, — грозит на них палкой да кричит (передразнивая):
«Все гореть в огне будете!»
Катерина
(зажмуриваясь).
Ах, ах, перестань! У меня сердце упало.
Варвара
. Есть чего бояться! Дура старая...
Катерина
. Боюсь, до смерти боюсь! Все она мне в глазах мерещится.
Молчание.
Варвара
(оглядываясь).
Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит.
Катерина
(с ужасом).
Гроза! Побежим домой! Поскорее!
Варвара
. Что ты, с ума, что ли, сошла! Как же ты без братца-то домой покажешься?
Катерина
. Нет, домой, домой! Бог с ним!
Варвара
. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то.
Катерина
. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше!
Варвара
. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.
Катерина
. Да все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться!
Варвара
. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.
Катерина
. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
Гром.
Кабанов
входит.
Варвара
. Вот братец идет. (Кабанову.)
Беги скорей!
Гром.
Катерина
. Ах! Скорей, скорей!
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски.
Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
. Борис Григорьевич
, племянник его, молодой человек, порядочно образованный. Марфа Игнатьевна Кабанова
(Кабаниха)
, богатая купчиха, вдова. Тихон Иваныч Кабанов
, ее сын. Катерина
, жена его. Варвара
, сестра Тихона. Кулигин
, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле. Ваня Кудряш
, молодой человек, конторщик Дикова. Шапкин
, мещанин. Феклуша
, странница. Глаша
, девка в доме Кабановой. Барыня с двумя лакеями
, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая. Городские жители обоего пола.
Действие происходит в городе Калиново, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней. Действие первоеОбщественный сад на высоком берегу Волги; за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов. Явление первоеКулигин
сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш
и Шапкин
прогуливаются. Кулигин
(поет)
. «Среди долины ровныя, на гладкой высоте...» (Перестает петь.)
Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу. Кудряш
. А что? Кулигин
. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется. Кудряш
. Нешто́!
Кулигин
. Восторг! А ты: «нешто́!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита. Кудряш
. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик! Кулигин
. Механик, самоучка-механик. Кудряш
. Все одно.Молчание. Кулигин
(показывая в сторону)
. Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает? Кудряш
. Это? Это Дико́й племянника ругает. Кулигин
. Нашел место! Кудряш
. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит. Шапкин
. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет. Кудряш
. Пронзительный мужик! Шапкин
. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш
. Ну, да та хоть по крайности все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался! Шапкин
. Унять-то ею некому, вот он и воюет! Кудряш
. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили. Шапкин
. А что бы вы сделали? Кудряш
. Постращали бы хорошенько. Шапкин
. Как это? Кудряш
. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался. Шапкин
. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш
. Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею. Шапкин
. Ой ли! Кудряш
. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится. Шапкин
. Уж будто он тебя и не ругает? Кудряш
. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он — слово, а я — десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану. Кулигин
. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш
. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Шаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет. Шапкин
. А то что бы? Кудряш
. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!Проходят Дико́й
и Борис
. Кулигин снимает шапку. Шапкин
(Кудряшу)
. Отойдем к стороне: еще привяжется, пожалуй.Явление второеТе же, Дико́й
и Борис
. Дикой
. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом! Борис
. Праздник; что дома-то делать!
Дикой
. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет? Борис
. Я и слушаю, что ж мне делать еще! Дикой
(посмотрев на Бориса)
. Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.)
Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третьеКулигин
, Борис
, Кудряш
и Шапкин
. Кулигин
. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить. Борис
. Уж какая охота, Кулигин! Неволя. Кулигин
. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис
. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну? Кулигин
. Ну, как не знать! Кудряш
. Как не знать! Борис
. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось. Кулигин
. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис
. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием. Кулигин
. С каким же, сударь? Борис
. Если мы будем к нему почтительны. Кулигин
. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда. Борис
. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш
. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, не́што кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны? Борис
. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Чрез это я своих обидеть должен!» Кулигин
. Значит, сударь, плохо ваше дело. Борис
. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была, и представить страшно. Кудряш
. Уж само собой. Нешто они обращение понимают? Кулигин
. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис
. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно. Кудряш
. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил. Кулигин
. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь. Борис
. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне!
Кудряш
. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается. Борис
. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!» Кудряш
. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день. Шапкин
. Одно слово: воин! Кудряш
. Еще какой воин-то! Борис
. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись!
Кудряш
. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил! Борис
. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам. Кулигин
. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?Проходят несколько лиц
в глубине сцены. Кудряш
. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?Кланяются и уходят. Борис
. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак. Кулигин
. И не привыкнете никогда, сударь. Борис
. Отчего же?
Кулигин
. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить...
Борис
. А вы умеете стихами? Кулигин
. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания. Борис
. Вы бы и написали. Это было бы интересно. Кулигин
. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.Входят Феклуша
и другая женщина
.
Феклуша
. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых. Борис
. Кабановых? Кулигин
. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.Молчание. Только б мне, сударь, перепету-мобиль найти! Борис
. Что ж бы вы сделали? Кулигин
. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего. Борис
. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
Кулигин
. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Явление четвертоеБорис
(один)
. Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого! В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся. (Молчание.)
А все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну и свекровь с ними! Ну не дурак ли я! Погляди из-за угла, да и ступай домой. (Уходит.)
С противоположной стороны входят Кабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
. Явление пятоеКабанова
, Кабанов
, Катерина
и Варвара
. Кабанова
. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала. Кабанов
. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться! Кабанова
. Не очень-то нынче старших уважают. Варвара
(про себя)
. Не уважишь тебя, как же! Кабанов
. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг. Кабанова
. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят. Кабанов
. Я, маменька...
Кабанова
. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь? Кабанов
. Да когда же я, маменька, не переносил от вас? Кабанова
. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать. Кабанов
(вздыхая в сторону)
. Ах ты, господи! (Матери.)
Да смеем ли мы, маменька, подумать! Кабанова
. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем. Кабанов
. Нешто, маменька, кто говорит про вас?
Кабанова
. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.)
Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут. Кабанов
. Да отсохни язык... Кабанова
. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу. Кабанов
. В чем же вы, маменька, это видите? Кабанова
. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.
Кабанов
. Да нет, маменька! что вы, помилуйте! Катерина
. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит. Кабанова
. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь. Варвара
(про себя)
. Нашла место наставления читать. Катерина
. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю. Кабанова
. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось. Катерина
. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?
Кабанова
. Экая важная птица! Уж и обиделась сейчас. Катерина
. Напраслину-то терпеть кому ж приятно! Кабанова
. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете. Кабанов
. Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху. Кабанова
. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе; у тебя жена молодая.
Кабанов
. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею. Кабанова
. Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю. Кабанов
. Да для чего же мне менять-с? Я обеих люблю. Кабанова
. Ну да, да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха. Кабанов
. Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем. Кабанова
. Что ты сиротой-то прикидываешься! Что ты нюни-то распустил? Ну, какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого? Кабанов
. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.
Кабанова
. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить. Кабанов
. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить! Кабанова
. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее, и не пригрозить? Кабанов
. Да я, маменька...
Кабанова
(горячо)
. Хоть любовника заводи! А! И это, может быть, по-твоему, ничего? А! Ну, говори! Кабанов
. Да, ей-богу, маменька... Кабанова
(совершенно хладнокровно)
. Дурак! (Вздыхает.)
Что с дураком и говорить! только грех один!Молчание. Я домой иду. Кабанов
. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем. Кабанова
. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого. Кабанов
. Нет, маменька! Сохрани меня господи! Кабанова
. То-то же! (Уходит.)
Явление шестоеТе же
без Кабановой. Кабанов
. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая! Катерина
. Чем же я-то виновата? Кабанов
. Кто ж виноват, я уж не знаю.
Варвара
. Где тебе знать! Кабанов
. То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя, на женатого»! А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя. Варвара
. Так нешто она виновата! Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя. (Отворачивается.)
Кабанов
. Толкуй тут! Что ж мне делать-то? Варвара
. Знай свое дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то. Кабанов
. Ну, а что? Варвара
. Известно что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли? Кабанов
. Угадала, брат. Катерина
. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.
Варвара
. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь! Кабанов
. Уж как не знать! Варвара
. Нам тоже не велика охота из-за тебя брань-то принимать. Кабанов
. Я мигом. Подождите! (Уходит.)
Явление седьмоеКатерина
и Варвара
. Катерина
. Так ты, Варя, жалеешь меня? Варвара
(глядя в сторону)
. Разумеется, жалко. Катерина
. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара
. За что ж мне тебя не любить-то! Катерина
. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.Молчание. Знаешь, мне что в голову пришло? Варвара
. Что? Катерина
. Отчего люди не летают! Варвара
. Я не понимаю, что ты говоришь.
Катерина
. Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Варвара
. Что ты выдумываешь-то? Катерина
(вздыхая)
. Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Варвара
. Ты думаешь, я не вижу?
Катерина
. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы — у нас полон дом был странниц да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Варвара
. Да ведь и у нас то же самое.
Катерина
. Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается! А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила — не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и всё поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Варвара
. А что же? Катерина
(помолчав)
. Я умру скоро. Варвара
. Полно, что ты! Катерина
. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то. Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю. Варвара
. Что же с тобой такое? Катерина
(берет ее за руку)
. А вот что, Варя, быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)
Варвара
. Что с тобой? Здорова ли ты?
Катерина
. Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себя совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубит меня, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду... Варвара
. Ну? Катерина
. Да что же это я говорю тебе: ты — девушка.
Варвара
(оглядываясь)
. Говори! Я хуже тебя. Катерина
. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне. Варвара
. Говори, нужды нет! Катерина
. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись... Варвара
. Только не с мужем. Катерина
. А ты почем знаешь? Варвара
. Еще бы не знать!.. Катерина
. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другова люблю? Варвара
. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
Катерина
. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой! Варвара
. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет. Катерина
. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи! Варвара
. Чего ты так испугалась? Катерина
. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете. Варвара
. А вот погоди, там увидим. Катерина
. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу! Варвара
. А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то! Входит барыня
с палкой и два лакея
в треугольных шляпах сзади.
Явление восьмоеТе же
и барыня
. Барыня
. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.)
Вот, вот, в самый омут!Варвара улыбается. Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.)
Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой! (Уходя.)
Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)
Явление девятоеКатерина
и Варвара
. Катерина
. Ах, как она меня испугала! я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь. Варвара
. На свою бы тебе голову, старая карга! Катерина
. Что она сказала такое, а? Что она сказала?
Варвара
. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, — грозит на них палкой да кричит (передразнивая)
: «Все гореть в огне будете!» Катерина
(зажмуриваясь)
. Ах, ах, перестань! У меня сердце упало. Варвара
. Есть чего бояться! Дура старая... Катерина
. Боюсь, до смерти боюсь! Все она мне в глазах мерещится.Молчание. Варвара
(оглядываясь)
. Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит. Катерина
(с ужасом)
. Гроза! Побежим домой! Поскорее! Варвара
. Что ты, с ума, что ли, сошла! Как же ты без братца-то домой покажешься?
Катерина
. Нет, домой, домой! Бог с ним! Варвара
. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то. Катерина
. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше! Варвара
. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься. Катерина
. Да все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться! Варвара
. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.
Катерина
. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!Кабанов
входит. Варвара
. Вот братец идет. (Кабанову.)
Беги скорей! Катерина
. Ах! Скорей, скорей!
|